— Фюрера обстоятельства тоже не милуют, но он пока остается глух и слеп к тому, что уже очевидно.
— А кто-то, господа, день и ночь твердил, что Совдепия — это колосс на глиняных ногах, что стоит толкнуть его, этого глиняного истукана, и… А тут толкнули под Минском, толкнули под Бродами, толкнули под Киевом и Брянском, и — что?! Под Москвой обосрались в худые и тонкие подштанники.
— Русский народ… Русский человек… Фюреру нужно было не с самолета исследовать русские просторы, а хотя бы в рядах его наступающей пехоты. И разговаривать с русскими людьми, которые в первые летние недели встречали германцев как освободителей, не как с недочеловеками, а как союзниками по борьбе против режима Сталина.
— Увы, господа, пруссаки никогда не проявляли большого искусства в умении общения с другими народами. А уж нацисты тем более. Уже в Австрии и Чехии это было очевидным. Австрияки, и те куда более человечны и умны. — Мысли, которые смело высказывал Сиверс, разделял и Радовский. Но разделяет ли их кто-нибудь там, наверху, в Ставке Гитлера, где определяется вся стратегия ведения войны на Востоке?
— Вы видели, что творится в лагерях для военнопленных? — Зимин грохнул по столу кулаком. — Сотнями ежедневно вывозят на телегах во рвы. Неделю тому ездил в Рославль. Люди доведены до крайней степени физического истощения, до полной потери человеческого облика. Из них уже невозможно сделать солдат, которые на смерть пойдут за дело освободительной идеи. Не-воз-мож-но! Их нужно год откармливать! Чтобы они имели нормальный человеческий вес. Лечить не только от дистрофии, но и психику.
— Немцы рассуждают примерно так: русских на сорок миллионов больше, чем нужно, и они должны исчезнуть. Этот бред я слышал совсем недавно из уст одного оберста из штаба фон Клюге. — Это снова сказал Сиверс.
— В морду бы за такие слова.
— Зимой, под Наро-Фоминском и Можайском, именно это и произошло.
— Да, господа, — сказал Радовский, глядя на Сиверса, — для немцев все это — Восточный фронт. Всего лишь Восточный фронт. Просторы, где маневрируют танковые и пехотные дивизии вермахта и СС. А для нас — Родина.
— В декабре я был при штабе фон Бока, — вскинул подбородок Штрик-Штрикфельд. — Однажды фельдмаршал сказал: здесь, под Москвой, мы либо выиграем, либо безвозвратно проиграем войну. Так что там вполне отдают себе отчет в том, что на самом деле происходит здесь, и в войсках, и по обе стороны немецких и русских линий.
— Да, с уходом фон Бока многие наши надежды рухнули.
— Ничего, господа, ничего. Настанет, настанет и наш час. Русский освободительный комитет готов, после некоторых предварительных мероприятий организационного характера, поднять население против режима Сталина. По некоторым предварительным оценкам, под ружье уже завтра мы сможем поставить армию в один миллион солдат. Вот аргумент, с которым Берлин вынужден будет считаться!
Радовский узнал из этого разговора, что условием русской стороны является следующее: признание границ 1939 года, равноправное положение русского народа и образование независимого русского национального правительства на демократической основе. А это означало самое главное — конец войне.
На следующий день Вадим Зимин рассказал, что в середине июля группа армий «Север» разгромила в «котле» русскую 2-ю ударную армию Волховского фронта, при этом германский патруль захватил в плен командующего этой армией и заместителя командующего войсками Волховского фронта генерал-лейтенанта РККА Андрея Андреевича Власова. Власов — фигура среди большевиков, в особенности в армейских кругах, влиятельная. Недавно от него получено согласие о сотрудничестве. Именно он возглавит Русскую освободительную армию. Сейчас ведется усиленная работа по созданию структуры будущей армии. Смоленский комитет возглавляет эту работу.
— Власов? Я слышал, он тоже из большевиков?
— Имеет орден Ленина. В гражданскую, кажется, командовал полком.
— Да, красный генерал из крестьянских сыновей. И это сейчас не должно нас смущать. Гитлер склонен к тому, что Русское освободительное движение должен возглавить человек из народа.
— Под Москвой, в период самых жестоких боев, командовал 20-й армией и успешно наступал.
— А какая роль отводится нам? Будем состоять при экс-красных командирах военспецами?
— Пусть даже так. На первых порах. Но если все пойдет на лад и эти прусские безумцы прекратят отговаривать фюрера от радикального шага навстречу русской идее, уже к зиме немецкие войска будут отведены на линию тридцать девятого года. Россия без большевиков и Сталина! Демократическое правительство! Георгий, могли ль мы с тобой мечтать об этом?! Там, на турецком берегу, когда пуля в рот казалась универсальным средством от всех болезней, терзавших нас. А потом… потом, друг мой, разберемся и с пруссаками.
— Ты наивный человек, Вадим. Немцы никогда не оставят захваченной территории. Ни-ког-да! Они ведь и воюют не против Красной Армии, а за территорию. Чтобы расположиться на ней хозяевами. Облокотившись при этом на наши головы. Вот что происходит в действительности. Доказательства — на каждом шагу.
— И все-таки у них нет другого выхода, как призвать на помощь нас, русских. У них сейчас некомплект в дивизиях до семи тысяч человек. Где они их возьмут? Так что скоро, совсем скоро ворота концлагерей будут распахнуты — на восток! И в бой мы пойдем не в этой вот форме, и не с нашивками «ОСТ», а в русских шинелях и гимнастерках. Дайте время.
Радовский засмеялся.
— Давай лучше выпьем, — предложил он. — За мое новое назначение.
— Ты получил новое назначение?
— Да. Буду формировать новую роту. Приказ о моем назначении и новых полномочиях подписан.
— Кто подписал приказ?
— Оберст Лахузен-Вивермонт.
— Ты перебрался в Управление Аусланд ОКВ Абвер-2?
— Да. Тебе знакомо имя моего нового шефа?
— Кое-что слышал. Он австриец. В прошлом году получил оберста. Умен, проницателен. Профессиональный разведчик. Служил в австрийской армии. Затем перешел в вермахт. О нем мне рассказывал Андрей Константинович. Они знакомы. Их познакомил Гелен. Здесь, в Смоленске.
Позже Радовский узнал и другие подробности из биографии своего шефа.
Родился в 1897 году в Вене. Блестяще окончил Военную академию Марии-Тересии в Виннер- Нойштадте. В 1915 году получил свой первый офицерский чин — лейтенанта от инфантерии. Летом 1936 года в чине оберст-лейтенанта получил перевод в австрийский Генеральный штаб.
— Ты знаешь, что такое Абвер-2?
— Да, конечно. Диверсионно-разведывательная работа. Звучит красиво, почти романтично. Но заниматься придется зачисткой деревень и лесов по эту сторону фронта от партизан. Приказано формировать роту для абвергруппы Schwarz Nebel — Черный туман. Разумеется, под присмотром инструкторов. Конечно же, немцев. Но не остзейцев. С нашими хоть можно договориться. А с этими… Сразу после отпуска предписано начать работу по подбору личного состава для двух взводов. Буду готовить диверсантов. Из всякого отребья. Набирать придется в концлагерях. Добровольцев. Ты слышишь, Вадим, — до-бро-воль-цев. Звучит по меньшей мере издевательски. В перспективе — развертывание роты до трехвзводной.
— Что ж тут плохого? Ты будешь командовать русскими. В лагерях… Что творится в лагерях, Георгий! А у тебя есть возможность спасти хоть несколько десятков. Так что тебе все же предстоит командовать русскими солдатами.
— Русскими солдатами… Последний раз, Вадим, мы с тобой командовали русскими солдатами под Ново-Алексеевкой.
— На той стороне тоже были русские.
— Когда обращаешься к ним с предложением вступить в русское формирование на стороне вермахта, из строя выходят, как правило, люди совершенно определенного сорта. Иногда — такие хари… И работать
