– Ну и что? При чем тут ваши покосы? Все так делали. У нас на Каменке тоже лесные покосы были, о которых начальство либо не знало, либо знало и молчало.
– Вот так при каждой власти. Украдьмя, рывком. Только чтобы выжить, детей прокормить. А про росчисти я к тому, что, может, летчик и сел там? Поле там ровное, сухое. Сверху, должно, хорошо видно.
– Пойдем туда, – согласился Калюжный. – Посмотрим на твои Котовичи. А на телеге ты туда проедешь?
– Проеду. Есть одна дорога. По ней сено и вывозили. Только там болото есть одно… Раньше мост был. Потом сожгли. К сенокосу-то болото подсыхает. Вода уходит из проток. А сейчас там – озеро.
– Как же мы доберемся до твоих Котовичей?
– Доберемся. Рогуля в Чернавичской пуще не пропадет.
– Брод знаешь?
– И брод знаю. И лодка есть.
– Большое у тебя хозяйство, Василь. Справно живешь.
– Я много работаю, Стрелок. Род у нас такой. Воткни у Рогулей палку во дворе – она и зацветет. И, глядишь, через год на ней бульба начинает расти. Ты видал когда-нибудь, чтобы бульба, картоха по- вашему, на дереве росла?
Калюжный недоверчиво покосился на Рогулю, чуя явный подвох.
– Я тоже не видел. Нигде. А у нас, у Рогулей, росла. И плодоносила! Пока колхозы не пришли. Так-то. Не веришь? Хоть у кого спроси. Аксюха скажет. Она тоже до работы жадная. Много ты у нее на диване полежал, когда на ноги встал? А, ну вот…
Дальше, до самой протоки, ехали молча. Калюжный то придавливал коня каблуками и выезжал вперед, то нарочно отставал и наблюдал за «самооборонщиком». И думал: с одной стороны Рогуля – типичный шкурник, который готов пересидеть за своим высоким забором любую бурю. Никакого ему дела нет до того, что враг топчет и попирает родную землю. Понятие о земле у него свое, собственническое. Свой двор, своя усадьба, свой огород, свое поле, луг… Где можно что-то вырастить и потом что-то собрать и затащить собранное в погреб. Вот что такое для него земля. Ни больше ни меньше. Но тут-то как раз и открывается совершенно другой Рогуля – труженик, хозяйственный мужик, отец семейства. И как же ему поднять на ноги свою ораву, если не иметь достаточное количество земли? А тут еще и война… Кого не успели призвать, тот оказался в лесу или угодил в краевую оборону. Рогуля выкрутился. И дальше будет ужом завиваться, хоть вокруг немецкого штыка, хоть вокруг советского, только бы выжить, уберечь хозяйство, жену и детей от разорения и гибели. И с ним, с Калюжным, он согласился пойти, потому что другого выхода вдруг не оказалось. Да, невелик у него выбор. А дальше для Рогули курна начнет сужаться еще сильнее и сильнее.
В душу к нему лезть бесполезно. Он уже организовал надежную
К протоке он подъехали, когда небо начало заволакивать тучами.
– В ночь дождь жди. – Рогуля посмотрел в небо, улыбнулся скупой улыбкой. – А это и хорошо. Земле дождь нужен. Отсеялись, отсажались. Пускай льет! За нас на земле поработает. Яровое скорее попрет.
Пока искали лодку, дождь пошел сильнее.
– Ночи-то нынче еще холодные, – сказал Калюжному Рогуля, оглядывая его легкую одежду. – Не по сезону ты оделся, Стрелок.
– Дождь, черт бы его побрал!..
– Дождь – это-то как раз неплохо. Следов поменьше. Ночь подольше да потемней. – И кивнул на береговой откос, где у него стояла какая-то, ему только приметная, вешка. – А вода-то не больно велика. По дамбе кони должны проехать.
Дамба лежала под водой ровным горбом насыпи, обросшей травой и реденьким, чахлым, будто придушенным кустарником. Кони осторожно ступили на нее, но вскоре осмелели и пошли скорее.
– Но! Шибче, Стыр, шибче! – подгонял коня Рогуля, радуясь тому, что не пришлось беспризорно бросать коня за протокой.
– Откуда здесь дамба, Василь?
– Давняя история, – уклончиво ответил Рогуля и поправил под подстилкой винтовку. – Одежда тебе нужна, вот что. Обожди-ка меня тут.
Рогуля ловко соскочил с телеги и исчез в зарослях шиповника. По бровке горы рос именно шиповник. В сумерках Калюжный разглядел сухие черные плоды на кустах. Значит, они уже дошли до усадеб.
Винтовку Рогуля почему-то не взял.
Появился он совсем с другой стороны. Как будто что-то искал по подгоричью. И вот нашел.
– На, накинь. – И Рогуля протянул Калюжному немецкую плащ-накидку.
На нем была такая же.
– Ты где это взял? – спросил Калюжный.
– Где взял, где взял… Взял. И тебя не обидел. А где взял… – И Рогуля махнул рукой.
Они обошли усадьбы, осмотрели луга и ближние березняки. Над болотом хоркали, летали вальдшнепы. Крякали, плескались возле залитых водой ивовых кустов утки. Запоздало пел скворец на дуплистом тополе. Рогуля долго пытался разглядеть его на сухой верхушке старого тополя. Потом сказал:
– Надо ж, почти пятнадцать годов, как хутор сселили, а скворец все на родину прилетает. Видать, в дупле обосновался. Тоже хозяин. Родного не бросает на произвол судьбы.
Да, подумал Калюжный, с человеком пожить надо, пот его понюхать да под дождем помокнуть, чтобы он тебе хотя бы краешек своей души приоткрыл.
– Это ж старшего Котовича, Михася, тополь. Он сажал. – Рогуля погладил шершавую древесину дерева и вдруг сказал: – А нету тут самолета, Стрелок.
– Вижу, что нету. Ты мне вот что скажи: дамба, та, которая за березняком начинается, куда ведет?
Рогуля ответил не сразу. Но сразу отдернул руку от тополя. Постоял немного и сказал:
– А вон к нему и ведет. – И кивнул на тополь.
– К кому?
– К нему. К Котовичу. К Михасю.
– Что ты несешь, Василь? Ты что, бабкиными сказками пугать меня надумал?
– Значит, слыхал эту историю. Видать, Аксинья Северьяновна рассказала. Ну, раз так, пойдем. Я этого проклятого места не боюсь. Я тут свой и зла никому не сделал. А ты как хочешь. Пистолет свой можешь в воду бросить. Там это не поможет. Вот только коней придется тут оставить.
Они привязали коней к яблоне и пошли в сторону березняка. Дождь немного утих. С болота стал наползать туман. Но Калюжному он показался не белым, каким он привык всегда видеть весенний туман в низинах у рек и болот, а серым, с темной изнанкой, словно подсвеченным сверху прозрачным лунным светом, и снизу подмокшим, изгваздавшимся в раскисших будыльях прошлогодней травы.
– Ты почему винтовку там оставил? – наконец осмелился спросить Рогулю Калюжный, когда они миновали березняк, наполовину затопленный туманом, и ступили на насыпь дамбы, уходившей куда-то в кромешную темень ночи и леса. Туман стоял впереди черной непроницаемой стеной, как будто там, в двадцати шагах от них, действительно вставало огромное здание сгоревшей пивоварни.
– Я тебе уже сказал, – коротко ответил Рогуля.
Калюжный слышал, как задерживает он дыхание, слушая каждый шорох, каждый всхлип ночного дождя, который то затихал, то переходил в ливень.
– Торфом пахнет, – сказал Калюжный чуть погодя и потрогал рубчатую рукоятку ТТ за пазухой.
Похоже, именно об этом брошенном лесном хуторе рассказывала ему и Лиде Аксинья Северьяновна. Был тут когда-то винокуренный завод. Жил хозяин, пан Ожеховский. Держал работников, прислугу. Семья его жила в Жешуве. Сюда даже не наведывалась. Ни жена, ни дети. И пан Ожеховский завел себе коханку. Из местных. Дочь своего управляющего, Марию. Но когда пан Ожеховский оставался с нею наедине, всегда называл девушку польским именем – Ядвигой. Говорят, так звали его первую жену, которая умерла родами в
