Саковича он знал хорошо. Доверял ему то, чего другому никогда бы не доверил. Хотя до конца не доверял никому. Но Сакович был одним из самых надежных и способных его курсантов и на него можно было положиться вполне. В абвергруппу он пришел не потому, что хотел избавиться от ужаса концлагеря. Когда они встретились, концлагерь у Саковича был уже позади. Ненависть к большевикам, к их власти – вот что привело того в боевую группу Радовского. Таких людей он ценил. Такие попадались Радовскому редко. И быстро исчезали. Как это ни парадоксально. Потому что именно их приходилось посылать на самые трудные операции.
Еще через полчаса вернулась очередная группа. Старший доложил:
– В квадрате семь ни самолета, ни его следов нет. Обнаружена землянка, в которой недавно кто-то побывал. Отрыта, похоже, местными.
– Местными? Зачем местным землянка?
– На всякий случай. От каминцев прятаться. На хуторе девчата молодые… Похоже, что они и копали. Без понятия. Накатник слабенький – доски. И лаз прямой. Следов вроде никаких. Но лапник свежий. Как будто кто-то ночевал.
– Пойдем, покажи на карте, где это. – И Радовский тут же подумал, что Аксинья Северьяновна наверняка знает, что это за похоронка, кем и для какой надобности отрыта.
Глава пятнадцатая
Калюжному еще раз пришлось идти на хутор. Чтобы везти раненого, нужна была лошадь. Но спустя некоторое время он вернулся с пустыми руками.
– Не дала! – зло сказал Калюжный и бросил к ногам кусок грубой самотканой материи. – Вот все, чем разжился. Надо делать носилки. А коня не дала.
– Ты что, с бабой не мог договориться, – упрекнул его фельдшер Екименков.
– Договорись с ней, попробуй! Сразу чужим стал…
– Ну, не дала, так не дала, – подмигнул Калюжному Кондратий Герасимович. – Или тебе что, в первый раз баба отказала?
В овраге они выбрали подходящие орешины, быстро вырезали палки и закрепили на них кусок холста. Затем постелили шинель. Носилки получились удобными, легкими.
Раненого несли в две смены. Торопились успеть в назначенное место к назначенному времени.
Воронцов успел расспросить Калюжного о хозяйке.
– Так не она хозяйка, – сказал стрелок. – Это ее племянница. Беженка из-под Жиздры. Мы с ней в один день тут появились. Вернее так: она меня из лесу раненого приволокла. На хутор.
– Как ее зовут?
– А будто ты не знаешь, – ответил Калюжный.
Они некоторое время шли молча. Снова побрели протокой. Прежде чем ступить, нужно было осторожно потрогать ногой грунт. Впереди шел Кондратий Герасимович и ощупывал дно березовым шестом.
Носилки несли Калюжный и Воронцов. Капитан оказался ношей нелегкой, и менялись они часто. Калюжный оглянулся раз-другой, и Воронцов почувствовал, что тому хочется что-то сказать. И, чтобы помочь напарнику осилить томившие его мысли, спросил:
– Где ж вас сбили?
– А где нас сбивают… В небе! А дело было такое… В поле перед Омельяновичами, километров двенадцать отсюда, прихватили мы их колонну. Танки, бронетранспортеры, бензовозы, грузовики. Хорошая была колонна. И работа получилась хорошая. Ребята за нее наверняка несколько орденов получили. Атаковали четверками. Первая четверка сразу подожгла несколько танков в голове колонны. Сзади тоже. Заперли мы их. Кругом – поле. Некуда бежать. Зенитки тоже подавили с первой атаки. И – пошли разделывать! Только потом разглядели, что внизу две колонны, а не одна. Навстречу беженцы двигались. Как раз в поле и сошлись. Вот я ее, Лиду с дитем, в том поле и бомбил. Уже почти разгрузились, когда на нас сверху, от солнца, свалились «мессеры». Срубили нас сразу. С первой же атаки. Видать, опытный немец попался. Лихо атаковал. Рискованно. Помню, над головой колпак разлетелся, а больше ничего. Командир, видать, сажать пытался. Поэтому и не взорвались. А Лиду мы сверху наблюдали. И всю ее деревню. Гражданский обоз вел Лидин дядя. Когда увидел нас, сразу сообразил, что сейчас будет, отвязал заводного коня, посадил ее, девочку – в руки, и приказал ей гнать что есть силы в лес. В лесу пряталась. Так и спаслась. Дядя, считай, спас. А потом и мы недалеко упали. Вот так и познакомились.
Воронцов слушал рассказ Калюжного и вспоминал, как выхаживали на мельнице его. Как потом жил у Лиды. Как помогала она ему бежать. Как пришла она к нему на заброшенную усадьбу, как принесла его курсантскую шинель и котомку с едой в дорогу.
– Сколько ж ее дочери? – спросил Воронцов и почувствовал, как пересохло в горле.
– Саше-то? – Калюжный радостно и в то же время сдержанно, но как-то от души, засмеялся, как засмеялся бы отец, если бы его спросили о дочери. И улыбка долго не сходила с его губ. – Год и месяц. А что?
Нелюбин слушал их разговор, поглядывал на Воронцова. Когда тот вдруг начал спотыкаться, подошел и подменил его. Воронцов сошел с тропы, поискал, где вода почище, повесил ППШ на березовый сук и умылся. И долго потом еще шел замыкающим и плескал в лицо холодную воду.
Когда уже подошли к полю и просеке, на которой их должна была ждать основная группа, севернее, километрах в двух, началась стрельба. Они вошли в сосняк. Опустили носилки в заросли черничника и замерли.
– Похоже, не наши. – Кондратий Герасимович стащил с головы потный капюшон, прислушался.
– На соседнем опорном пункте.
– Там же наши! – встрепенулся Екименков.
– Судя по карте, да. – Воронцов еще раз сверил их маршрут по карте и сунул ее за пазуху. Планшет капитана Линева лежал там же.
– Кто тут теперь где, не поймешь. И свои могут обстрелять.
Капитан Гришка разглядел их в бинокль как раз в тот момент, когда в стороне Закут заработал «максим». Прозрачный лес, еще не набравший листвы, не глушил звуки, вода отражала их, и пулеметная очередь слышалась отчетливо, как будто огневая точка находилась неподалеку, не дальше конца просеки, метрах в трехстах. Полчаса назад туда прошли двое в камуфляжах «древесных лягушек», с автоматами МР40 в руках. Шли не спеша, останавливались, слушали, обшаривали округу в бинокли. Акулич доложил, что точно такую же пару видели в километре западнее. Двигались они в северо-восточном направлении. Экипировка и вооружение те же. Значит, немцы тоже уже вовсю обшаривают пущу.
И вот, наконец, возвращался Воронцов со своей группой.
– Акулич! – окликнул он младшего лейтенанта. – Иди-ка встреть. И будь осторожен. Их почему-то пятеро.
– Один на носилках, – уточнил Акулич.
– Вот именно. Что там у них произошло? Смирнов! Баранов! Прикройте Акулича!
Когда группа Воронцова благополучно миновала просеку и младшие лейтенанты опустили носилки к ногам Гришки, в лощине, где они остановились на привал, установилась тишина. Воронцов вместо доклада наклонился к раненому летчику, расстегнул его куртку, и все, сгрудившиеся вокруг носилок, увидели капитанский погон с «крылышками» возле пуговицы и Звезду Героя Советского Союза над клапаном нагрудного кармана.
– Это кто, капитан Линев? – наконец прокашлялся Гришка и взял из рук Воронцова планшет с документами.
– Да, он самый. Вот тут все его документы. Карта, офицерское удостоверение, летная книжка, личное оружие. Все цело.
– А почему «батя» не сказал, что Линев – Герой Советского Союза?
Воронцов выждал паузу и, понимая, что вопрос командира группы был адресован скорее самому себе, сказал:
– Ты же нам тоже не все говоришь.
Гришка только скользнул по лицу Воронцова взглядом и спросил:
– Что с ним? Что-нибудь серьезное?
– Голень задета. Кость вроде цела. Опухоль начала спадать. Надо поменять бинты. В пути не до того
