агитацию в пользу революционной войны. Эти постулаты 18(31) декабря были сформулированы Лениным в проекте резолюции Совнаркома, предусматривавшем также организацию армии и «оборону от прорыва к Петрограду» [17] .
От принятых решений Лев Троцкий почувствовал себя в привычной стихии и 21 декабря (3 января) вновь писал Вацлаву Воровскому: «Мы принимаем меры двоякого характера. 1. Усиливаем нашу агитацию. Радек стал во главе нашей ежедневной немецкой газеты для фронта. Мы будем беспощадно разоблачать подлую махинацию немецкой дипломатии и требовать от немецких солдат самостоятельного решения вопроса. 2. Мы немедленно же предпринимаем меры к... ускорению реорганизации армии. Вам совершенно необходимо принять немедленно все меры с целью извещения немецкого рабочего класса о действительном положении вещей» [18] .
Напомним, что Карл Радек (Собельсон) – участник социал-демократического движения в Галиции, Польше, Германии. С 1917 года – член РСДРП(б). В советскую мирную делегацию он был включен в качестве консультанта по национальным отношениям, выступал на переговорах от имени трудящихся Польши. Назначение его, уроженца польских земель в составе Австро-Венгрии, австрийского подданного, уклонившегося в годы Первой мировой войны от мобилизации, должно было, по мнению Ж. Садуля, возмутить делегации центральных держав. Лев Троцкий же рассчитывал, что «непримиримость и принципиальность энергичного и пылкого Радека взбодрят более спокойных и мягких Иоффе и Каменева» [19] .
«Пылкий» Радек ознаменовал свое присутствие в Бресте скандалом совсем не революционно- аскетического свойства. Он устроил разнос немецкому унтеру (то есть одному из тех, для кого имел задание выпускать агитационную газету на немецком языке) за опоздание с подачей авто для прогулки. Гофман, узнав об этом, поспешил сделать Троцкому письменное представление о том, как «член русской делегации оскорбил германского унтер-офицера». В результате Троцкий запретил подчиненным пользоваться немецкими автомобилями [20] . Он наложил также запрет на совместные с немцами и другими трапезы в офицерском собрании, которые перед тем практиковал не без пользы для дела светски-общительный Адольф Иоффе.
В то время как петроградская делегация в Бресте при открытии переговоров излагала свою программу мира, в Киеве решался вопрос о том, участвовать или нет в мирной конференции. Первое противоречило как намерению правительства Украинской центральной рады наследовать прежним союзам России, так и идее заключения мира будущим федеративным общероссийским правительством.
Но, по воспоминаниям Н. Н. Ковалевского, из Стокгольма от членов Союза освобождения Украины стали поступать сигналы о необходимости немедленно вступить в переговоры с Четверным союзом, иначе сепаратный мир между центральными державами и Россией без участия Украины значительно укрепит Совнарком в качестве единственного правомочного правительства бывшей Российской империи [21] .
Этот союз был образован в августе 1914 года украинскими политическими эмигрантами в Австро- Венгрии, рассчитывавшими образовать украинское государство при вступлении австро-венгерских войск в пределы Российской империи. Этого не случилось, и члены союза на австрийские средства выполняли – без особого успеха – агентурные функции, затем под немецким руководством вели пропаганду и агитацию в лагерях среди военнопленных-украинцев [22] . С началом революции в России члены Союза освобождения Украины заявили, что продолжение войны было бы опасно для завоеванной народами России свободы [23] . Некоторые из них устремились на родину, но, не допущенные Временным правительством, остановились в нейтральном Стокгольме, ставшем во время войны средоточием тайных контактов эмиссаров всех держав и групп влияния.
В ноябре они обратились в Совнарком за разрешением транзитом проследовать в Киев [24] . Вацлав Воровский, со своей стороны, в телеграмме от 23 декабря (5 января) ходатайствовал перед Владимиром Лениным о пропуске двух из них – А. Ф. Скоропис-Иолтуховского и М. И. Меленевского [25] . 31 декабря (13 января) Владимир Ленин попросил Якова Свердлова справиться, «что выполнил международный отдел ЦИК по делу Баска (псевдоним Меленевского. –
Охотно приняли эту точку зрения украинские эсеры, стремившиеся к корректировке государственной политики в целом. Украинские социал-демократы и социалисты-федералисты – в числе последних и антантофил А. Я. Шульгин, – оказавшись перед фактами распада фронта, массовых антивоенных настроений и равнодушия потенциальных партнеров к идее федерации, также вынуждены были обратиться к проблеме мира, пытаясь в официальных декларациях совместить эту новую ориентацию с прежней.
Государственный секретариат и Малая рада, по сообщениям вернувшихся из Бреста Левицкого и Гасенко, 8–9 (21–22) декабря постановили участвовать в начинавшихся мирных переговорах, которые было признано правильным вести на нейтральной почве. Решено было направить всем воюющим и нейтральным державам ноту о характере этого участия. В ней, несмотря на германские намеки о необходимости официально оформить самостоятельный статус Украинской народной республики, все еще говорилось, что участие в будущей Российской федерации является целью украинской политики, но при этом объявлялось: до создания федеративного союза Украинская республика «становится на путь самостоятельных международных отношений» и потому «должна принять участие наравне с другими государствами во всех мирных переговорах» и не признает мира, если договор большевики подпишут без нее.
Текст ноты был утвержден Малой радой в ночь с 9 на 10 (22–23) декабря, датирован 11(24) декабря 1917 года [28] , то есть после открытия мирной конференции. 11-го же декабря правительство наметило состав представительной, независимой от большевистской, делегации во главе с генеральными секретарями Поршем, В. А. Голубовичем – украинским эсером, социалистом- федералистом, товарищем генерального секретаря по земельным делам К. А. Мациевичем, прежними Левицким, Любинским, а также членом Центральной рады украинским эсером А. А. Севрюком [29] .
А. Я. Шульгин, выступая 12(25) декабря на пленарной сессии Рады, еще по-старому высказался в пользу мира не сепаратного, а всеобщего. Его доклад вызвал разногласия, не позволившие сразу принять решение. Тем временем из Бреста, не дожидаясь окончания первого раунда мирных переговоров, вернулся Любинский, бывший единственным из украинцев свидетелем их открытия. Чтобы его заслушать, депутаты прервали обсуждение волновавшего всех аграрного проекта.
Однако выступление Любинского 14(27) декабря носило, судя по газетному отчету, исключительно агитационный и своеобразный по направленности характер. «Немецкая и австрийская делегации имели опытных руководителей, – начал докладчик и продолжал с иронией, – а в состав русской входили: глава – Адольф Абрамович Иоффе, Розенфельд-Каменев, мадам Биценко, профессор Покровский и Цеппер (человека с такой фамилией в штате делегации не было; был И. Я. Цеплит – подполковник Генерального штаба, член группы военных консультантов. –
Вызвав таким вступлением почему-то смех на хорах, оратор продолжал, подобно известному гоголевскому герою: «В составе русской делегации я должен был остаться для контроля. Я требовал формального ведения дела, ведения протоколов... и они, хоть и нехотя, согласились (более чем странное заявление, потому что основным инструментом своей дипломатической практики большевики считали гласность переговоров и, начиная с договора о перемирии, выступали большими ревнителями точности ведения протоколов и их немедленной публикации. Для сверки протоколов была образована специальная смешанная комиссия. –
