“Каневская Рахиль, уничтожена в лагерях смерти в районе Одессы”.
“Славина Рива, 1900 г. р., домохозяйка, расстреляна в гетто”.
“Мильман Фаня, 1880 г. р., домохозяйка, умерла в гетто, 1941-42 гг.”
“Сорская Роза, 1924 г. р., балерина театра оперы и балета, погибла в гетто”.
“Финкель Мойше Дувид, 60 лет, умер от голода в гетто под Одессой”.
“Ханелис Лёва, 1911 г. р., румынские солдаты привязали его к лошади и гнали её пока он не погиб, такая месть евреям”.
Б. Шульман (профессор, свидетельство в ЧГК, 9 мая 1944 года): “Все находившиеся в концлагере “Мостовое” евреи были расстреляны местными немцами-колонистами. В концлагере “Веселиново” ограбленные догола евреи голыми были согнаны ко рву, расстреляны из пулемётов...
В лагере Ахмечетка... к 10 июля 1942 г. насчитывалось около 5000 евреев. В апреле же 1943 года подсчёт показал наличие живых около 100 человек... Массовое вымирание явилось результатом голода, издевательств, побоев и убийств, бросаний в колодец... Лагерь этот носил также название “Лагерь смерти”... помещался в свинарнике, состоявшем из четырёх больших сараев без крыши, без стёкол”.
Д. Стародинский (Ахмечетка): “В лагере... в основном были так называемые “нетрудоспособные”... обречённые на голодное вымирание... Утром, когда люди хотели выйти из бараков (ночью это запрещалось под страхом смерти), полицейские не разрешали этого до тех пор, пока им не дадут какие-нибудь вещи... Люди, которым нужно было выйти по естественным надобностям, буквально прыгали от боли. Оправляться внутри барака никто не смел - это каралось смертью...
...Вшей было столько, что они ползали даже по земле. На мне сохранилась шёлковая трикотажная рубашка... цвет её из голубого превратился в серый, так густо её покрывали вши.
...подростки, борясь с голодной смертью, выходили из лагеря, чтобы раздобыть какую- нибудь пищу, но это всегда кончалось их гибелью. Я видел, как полицай застрелил ещё совсем ребёнка, выползшего через канаву, [ограждающую лагерь].
[В конце 1942 года] люди обитали в двух бараках... Чтобы хоть как-нибудь согреться, в бараке жгли костры, используя для топлива остатки полов и простенков. Барак был заполнен едким дымом, а люди в этом дыму казались привидениями”.
С. Сушон (Ахмечетка): “Мы... жили в свинарнике, в свинской клетке. Такой ряд клеток, проход и напротив другой ряд клеток... Клетка на свиноматку с поросятами, метра два на полтора, не больше. В нашей семь человек, в других шесть, восемь... Крики в этих клетках, скандалы: “Чего ты меня толкаешь?” Где была солома, а где кукурузные палки, на этом спали. Страшная вонь: моча свиней - это ужасный запах, просто ядовитый.
... Многие сырую муку ели просто так. А мы с братом между двух кирпичей сделали огонь, нашли кусок жести с краской и бабушка на эту жесть выливала тесто, получались такие оладки на воде. Без соли, без сахара, без ничего. Это был деликатес.
Когда бабушка пекла оладки, крутился там мальчик, Аркадий Альтман. Одинокий совсем. Он был истощён до того, что у него был на щеке фурункул и оттого, что тела нет, в коже образовалась дырка, и он через неё высовывал язык. И бабушка дала брату клецеле [оладушку], и мне клецеле, и третье клецеле вроде себе взяла, но мы с братом видели, как она за своей спиной отдавала этот блинчик Аркадию.
...Мы ели ещё деликатес: воробьи, суслики. Все ямки, где были суслики, мы обшаривали. У меня долго был шрам, что меня суслик укусил, мы его выкурили из ямки”.
Из архивов:
“Акт №7
1944 года октября 31-го дня
...Когда людей пригнали в лагерь при совхозе “Акмечетские ставки”, то администрация лагеря Абрамович, Мойше, Есык издевались над евреями. Раздевали, вытаскивали золотые зубы и все эти вещи меняли на продукты для себя... Люди умирали с голоду. За водой надо было ходить приблизительно за километр, людей пускали по 10 человек, а если получалось больше, то последних расстреливали. Лагерь был обнесен рвом и если заключённые пробирались за ров, то их убивали на месте... Виновники всех злодеяний: начальник лагеря Маня (фамилия не известна), которая особенно издевалась над заключёнными, Абрамович, Мойше и Есык. В последнее время начальником лагеря был Малкин, который сейчас работает в Одессе”.
Д. Айзенберг (1923 г. рожд., этап со Слободки): “Нас... погнали до хутора Кутузы... Прожили мы там месяца полтора....
Приехали днём как-то две подводы с немцами-колонистами... местные русские немцы... Евреи собрались, их всех догола раздели. Немцы пересматривали, у кого хорошие вещи, искали золото, ценности и потом в другую конюшню всех сгоняли, там пересматривали снова...
...стали выгонять партию, человек так 30-40... Стало уже темновато... Нас провели к ямам и начали нас расстреливать. Я потеряла сознание и упала... Очнулась я оттого, что слышу: что-то тянут... Я не была ранена. Лежала, молчала. Они проверяли, нет ли живых среди мертвецов. Потом они ушли через какое-то время. Поднялась я и ещё какая-то женщина поднялась, девочка лет 11, она ранена была в ногу, и ещё одна девочка маленькая, 4 или 5 лет. Вот мы четверо поднялись и стали уходить. Но куда мы ни шли, нам всё казалось, что обратно попадаем в ямы, ведь это уже была ночь.
... Шли мы до утра, когда еле-еле начало рассветать, то добрались до [села]Серацкого.
Крестьяне нас в сарае спрятали, принесли нам покушать. И мы там двое суток пробыли пока подошёл этап из Одессы, уже другая партия, к которой мы присоединились... шли дальше.
В селе Мостовом нашу партию, уже новую, нагнали немцы и хотели убить евреев. Так вот местные не хотели нас дать... уехали немцы, а эти начали нас гнать дальше и дальше, и мы попали в Лидиевку. В Лидиевке началось то же самое, но я уже была учёная. И когда начали стрелять, я тут же упала. И когда расстреляли всю колонну в Лидиевке, я потом поднялась и ночью постучалась к крестьянке... Она меня впустила, а утром сказала: “Я боюсь тебя держать, но я выведу тебя на дорогу на Доманёвку...”
Дошла я до Доманёвки - у меня уже голова не работала. Нас загнали в какую-то школу. Там я вышла напиться воды из колонки, и в это время хватают 10 человек, в том числе и меня, - заложников, потому что там кого-то убили. Вывели нас в лес, а в лесу меня просто пожалел какой-то мальчишка, я была совсем русая такая... он меня вывел и говорит: “Мне тебя жалко стало, ты ещё такая молодая, иди”.
Из Доманёвки нас взяли на работу. Село это когда-то называлосьСтарое Головнёво.
Нас заставляли, например, делать такую работу: гной, который лежал по 10 лет замёрзший, заставляли чистить, лишь бы мы погибали... Кушать нам почти не давали. В Головнёве нас было 200 человек... 160 человек там умерли. Кто умер, кого забили.
Кто только хотел, тот над нами издевался... Полицейский мог у входа, там, где мы находились, проверить и если находил у нас кочан спрятанный, так он его вытаскивал и бросал корове в коровник. Вы представляете, какими глазами мы смотрели на этот качан... Полицейский украинский, немцев там не было.
Там были румыны, они не издевались. Был даже такой румын, который стоял на кагатах. Это там, где на зиму прячут картошку - это такие ямы. Так вот он нам говорил: “Я буду стоять здесь и смотреть, и если полицейские подойдут, то я буду петь”.
И. Сельцер: “Помню в лагере под Богдановкой такой случай: ночью мы выкопали из ямы сдохшую от сибирской язвы лошадь. Среди нас был врач. Он сказал, что если мясо этой лошади сначала отварить, а потом на огне прожарить, то можно его есть. Мы так сделали. С нами ел
