... ПЕТРОВСКОГО я видела в марте 1942 г., потом связь прекратилась, он сказал, что я не могу ходить больше, за мной следят, а ты Нина Осиповна не стесняйся, закрывай Роберта на ключ и уходи себе куда нужно. Я говорю, Вы же обещали, что Вы его переведёте на другую квартиру. Нет, он должен находиться здесь... на вот у меня есть 25 марок возьми, а я ещё пришлю... но это только было на словах, денег я больше не получала от ПЕТРОВСКОГО, а жить нужно было. ПЕТРОВСКИЙ ровно год не приходил, КАГАЛЬСКАЯ тоже не приходила.
...в сентябре месяце [1942 г.]появилась другая связная МОЙСЕЙЧИК... она пришла от ПЕТРОВСКОГО, сказать, что он жив здоров... ...она сказала, что с КАГАЛЬСКОЙ всё порвано: она оказалась предательницей.
... ПЕТРОВСКИЙ пришёл ко мне в марте 1943 года... СОЙФЕРУ он разрешил выходить и просил, чтобы СОЙФЕР достал денег у своих друзей на канцелярские нужды. СОЙФЕР достал... три тысячи марок...
[В марте 1943 года]ночью... пришла КАГАЛЬСКАЯ с тремя комиссарами и двумя агентами Сигуранцы, постучались в двери, мы ещё не спали... СОЙФЕР по обыкновению спрятался... Открываю двери... [Спрашивают],Роберт есть, а я говорю, нет, нету, тогда она обращается к комиссарам, войдите прямо в эту дверь. Осветили комнату, где он спрятался... Его забрали в кухню, а меня оставили в комнате и начали спрашивать, где находится СОЙФЕРА оружие, я отказывалась, что у него нет оружия... а КАГАЛЬСКАЯ настаивала, что оружие есть и чтобы я сказала. Я всё равно отказывалась, а в это время его в кухне обыскивали и тоже спрашивали за оружие. Он тоже говорил, что никакого оружия нет. Комиссар меня спросил, зачем мне его покрывать, всё равно они знают, что он еврей, что у его паспорт переделанный, что он оставлен для подпольной работы, всё мы знаем, зачем вам скрывать. Я возражала и говорила, что я ничего не знаю. И КАГАЛЬСКАЯ стояла и говорила, чтобы я ничего не скрывала.
...СОЙФЕРА увезли... а я осталась в домашнем аресте с одним комиссаром-агентом и КАГАЛЬСКОЙ. ...у меня мысли были как бы уничтожить письмо написанное ПЕТРОВСКИМ по заданию в район и вот воспользовавшись когда агент прилёг на кушетку и стал его одолевать сон, я вошла в комнату где он спал взяла на комоде письмо... вошла в кухню... Я лежала и обдумывала, как бы уничтожить шифр, карточку от паспорта и разные подделанные печати... это удалось выкрасть, а теперь надо уничтожить. На другой день я попросила разрешения сварить чай, мне же нужно было спалить письмо, оно было очень громоздкое. Растопив плиту, я незаметно положила его... Оно было такое толстое, что не хотело гореть. Шифр я съела, карточку и печати бросила в дворовую уборную... Днём мне задавали всё те же вопросы об оружии о ПЕТРОВСКОМ, и вообще о всех работниках обкома, не вижу ли я кого, я говорю, что в городе не бываю и что вообще все работники были забраны на фронт...
Ночью приехали комиссары и ещё спросили, не знаю ли я где находится оружие, я сказала, что не знаю, взяли с меня честное слово и тогда сказали шофёру, чтобы он поднял доску в пороге и достал оттуда револьвер, а мне [комиссар] говорит, как вамне стыдно, Вы старая женщина и не хотели сознаться. Вы моя мать, мне тяжело поднять на вас руку, одевайтесь и пойдёте с нами, часа в два ночи мы уехали на Слободку. По приезде меня обыскали и повели на допрос, который был задан в отношении письма, я не успела ответить, только сдвинула плечами, как меня ударили в зубы, сломался один зуб, пошла кровь и следующий удар. Я разозлилась и говорю, что я не знаю, что вы от меня хотите, где письмо, которое лежит на комоде под сахарницей, я переспросила: письмо? а он меня опять ударил, разбил губу, я отвечаю: письма я не видела... Они начали ругаться и по-русски и по-румынски, избили меня до потери сознания и нагайкой, ногами футболили как мяч, облили с ведра водой и опять начали меня спрашивать, а где дневник СОЙФЕРА, я сказала не знаю, тогда позвали СОЙФЕРА и начали спрашивать, что это было за письмо и что там было написано и... стали бить меня, тогда СОЙФЕР сказал, она не виновата и не знает содержания, а дневник, он говорит, там не было ничего, чтобы кого интересовало, я его от скуки писал, а потом взял и спалил. Ты врёшь и давай его бить, меня вывели за дверь, а когда ему поломали руки в трёх местах железной палкой, меня ввели... со злости, что им не попало письмо начали меня таскать за волосы и опять резиной бить по рукам, ногам и по голове. СОЙФЕР говорит, не бейте её, она не виновата, я вам уже всё рассказал.
...Ночью меня снова взяли на допрос. [Следователь]привёл жандарма с резиной и [моего арестованного]племянника, скажи, Сеня, твоя тётка была членом партии, он говорит, я не знаю... так ты нам врёшь в глаза и озверевший как дикий зверь набросился и начал избивать рукояткой револьвера в грудь, в спину здоровыми башмаками на ногах, бил меня по ногам, сколько я ему не говорила, что он мальчик и не знает ничего, он всё равно рычал как зверь и избивал, а потом когда я ему сказала, ну всё равно, бейте сколько влезет, вы свою мать тоже бьёте, тогда он заставил жандарма бить меня резиной по рукам, я тогда перестала совсем говорить. [Потом]повёл меня в подвал, где находились трое мужчин и я одна, со словами: “Ты лучше не заслуживаешь, завтра посчитаемся, я вытяну у тебя” и через несколько минут я потеряла сознание, что было дальше со мной, я не знаю, мужчины рассказывали, что они боялись за мою жизнь... Прошло две недели, шеф ходил по камерам и сказал, что меня переведёт в женскую камеру, так как мужчины говорили, что каждый день мне становится плохо, здесь нет воздуха... он на третий день после разговора перевёл меня...
В августе нас перевели в тюрьму, там уж никого не били...
Потом был суд 10 ноября 1943 г. и мне дали срок в полтора года, СОЙФЕРУ расстрел... С наступлением нашей доблестной Красной Армии меня освободили из тюрьмы... СОЙФЕРА расстреляли 29 февраля 1944 года на еврейском кладбище.
(подпись”)
Цитированная выше “Справка о состоянии проверки и изучения работы подпольных организаций...” от 1944 года отметила, что после скорого исчезновения первых подпольщиков мало-мальски действенное сопротивление начало возникать лишь в 1943 г., и то, как правило, ограничивалось пропагандистской работой, а некоторые объявившиеся после освобождения группы - “это лжепартизаны и лжеподпольщики, [которые] хотят свою бездеятельность в тылу врага и активное служение им прикрыть ’’подпольной деятельностью”“. Никаких серьёзных деяний подпольщиков и партизан до приближения освободительных войск в 1944 г. “Справка” не отметила, что соответствовало послевоенным воспоминаниям жителей оккупированного города: тихо было, чего, спрашивается, с румынами воевать, если живётся лучше прежнего; о партизанах, правда, разок-другой кто-то слышал, когда вдруг на церкви красный флаг появился. Об этом в “Справке”: “Винницкая Мария Филипповна, комсомолка, студентка Пединститута, в начале 1942 г. организовала подпольную группу из молодёжи в количестве 11 человек... Распространяли листовки... вывешивали лозунги... В исторические дни 7 ноября и 5 декабря 1943 года Винницкая вывешивала Красное знамя на самой большой высоте города - на Успенской церкви...”
Одесса - один из пяти советских городов, за оборону от наступающих немцев удостоенных официального звания “город-герой”. Послевоенные одесские власти не могли не уязвиться: на фронте, выходит, воевали одесситы геройски, а при оккупации что? пригнулись овцами, без ропота? Коммунисты - всему голова, получается: они не доглядели. Или ещё хуже: румыны горожанам показались слаще большевиков? Такого не может быть, потому что не может быть.
И в 1970-м появляется книга “Одесская область в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Документы и материалы”. Четверть века прошла, авторы обогатились сведениями, а с другой стороны отдалённость событий позволила раскручивать историю раскованней, удобно для партийно-пузатых князей из обкома, ищущих для Одессы партизанской славы. В книге коммунисты Одесской области организуют больше четырёх тысяч партизан и подпольщиков, они распространяют листовки, в боях убивают оккупантов сотнями, портят станки на производстве, сыплют песок в буксы железнодорожных вагонов, засылают на фронт немцам тухлую рыбу... “Почти всё население Одесщины оказывало сопротивление оккупантам” - сказано на 344-й странице; не стыдно людям в глаза поглядеть. И Петровский здесь вот какой: “Первый секретарь обкома А.П. Петровский, обманув румынских контрразведчиков и выйдя 25 октября 1941 года на свободу, стал устанавливать связи с другими подпольными райкомами партии...” (стр. 212); при аресте 21 апреля 1943 года отбивался на лестничной площадке от жандармов, пока не был ранен в руку и ногу, но и тогда пытался не даться живым,
