испуге.
Ей хором сообщают, что это просто в купе прохладно.
Вот, пусть сама убедится. К ней тянутся руки — тоже совсем холодные. Может, ей лучше перейти в другое, более теплое купе? Дама встает. Возвращается она с контролером. Его долг — проверить, как работает отопление. «Вы только потрогайте эти руки», — просит дама. Но все восклицают: «Чепуха, это просто от неподвижности, пальцы холодит от неподвижности, ничего тут страшного нет. Нам всем тепло. Мы даже вспотели, вот потрогайте этот лоб. Одни части тела потеют, другие мерзнут — это от неподвижности, просто от неподвижности».
— А кому холодно, — говорит Перо, — пусть обмотает голову газетой. Так будет теплее.
Остальные поняли. Раз — и у всех трупов головы обернуты газетой, шуршащие, белые. Так удобнее — теперь их сразу отличишь, несмотря на темноту. Да и дама больше не наткнется на ледяной лоб.
Между тем входит девушка. Ее багаж поставили в проходе. Она даже не пытается найти место, чтобы сесть: это скромная девушка, и ее ресницы опущены от робости и утомления. Она ни о чем не просит. И все же надо уступить ей место. Им непременно хочется уступить, и они решают, что пора избавляться от трупов — помаленьку сбагривать их куда подальше. Хотя если подумать, то лучше выкинуть их все разом, один за другим, потому что пожилую даму, может, еще и удастся обвести вокруг пальца, а когда рядом будет двое или трое посторонних, дело станет куда сложнее.
Потихоньку открывают широкое окно купе, и операция начинается. Высовываешь труп по пояс в окно, а потом выталкиваешь вон. Главное — сгибать им колени, чтобы не зацепились, а то они повисают и глухо стучат головой в окно, словно хотят войти.
Вперед! Главное — не дрейфить! Скоро можно будет снова вздохнуть спокойно. Еще один труп, и дело в шляпе. Но сквозняк тем временем разбудил даму.
И контролер, услышав шум, заходит еще раз — им движет и добросовестность, и напускная учтивость — посмотреть, нет ли внутри свободного места для девушки из коридора, хотя он отлично знает, что места нет.
— Ну конечно же есть! Конечно! — восклицают все разом.
— Невероятно, — говорит контролер, — а я был готов поклясться, что…
— Совершенно невероятно, — подтверждает и взгляд пожилой дамы, но дремота заставляет ее отложить вопросы на потом.
Вот бы еще и девушка задремала… один оставшийся труп, конечно, будет потом объяснить проще, чем пять. Только лучше бы обойтись вообще без объяснений. А то, когда отвечаешь на вопросы, легко запутаться. Со всех сторон выглядывают злодейства и нестыковки. Всегда лучше путешествовать без трупа.{108} Особенно если его уложил выстрел из револьвера, ведь труп с кровоподтеком выглядит прескверно.
Но девушка из осторожности не хочет засыпать раньше них, а ночь впереди длинная, к тому же до 4.30 утра ни одной остановки не будет, так что они решают не нервничать и, поддавшись усталости, засыпают.
И вдруг Перо обнаруживает, что времени — 4.15, будит Пона, и оба понимают: дело плохо. Думая только о том, что скоро станция, светает и все вот-вот откроется, они срочно швыряют труп в окно. С облегчением утирают со лба пот и тут нащупывают труп у себя под ногами. Выходит, выбросили не того. Как же так? Ведь голова-то у него была обернута газетой! Ладно, потом разберемся. Хватают труп и выбрасывают в темноту. Уфф!
Как хороша жизнь, как хорошо быть живым. И до чего уютное купе. Они будят своего спутника. Смотри-ка, это Д… Будят и обеих женщин: «Просыпайтесь, подъезжаем. Вот-вот будем на месте. С вами все в порядке? Удобный поезд, правда? Как вам спалось?» И они помогают пожилой даме и девушке сойти. Девушка смотрит на них и молчит. Они остаются в купе. Непонятно, что делать дальше. Как будто все закончилось.
Появляется начальник поезда и говорит:
— Давайте быстренько. Выходите вместе с вашими свидетелями.
— Но у нас нет свидетелей, — отвечают они.
— Ладно, — говорит начальник поезда. — Если вам нужен свидетель, можете рассчитывать на меня. Подождите минутку там, за углом вокзала, напротив касс. Я сейчас подойду. Вот вам пропуск. Я ненадолго. Ждите.
Они заходят за угол и дают деру.
Ну вот! А теперь жить! Наконец-то — жить!
Однажды Перо увидел{109}
Желтый сыр неспешно, как похоронный кортеж, желтый сыр неспешно, как похоронный кортеж, вращался в себе самом, подобно волчку. Скорее это даже была необъятная грудь, изношенный жернов из плоти, который, оседая, покрывал огромную площадь, судя по всему, страшно мокрую.
Слева спускалась кавалерия. Надо было видеть, как лошади вставали на дыбы, пытаясь остановиться. Неужели их гордым всадникам уже никогда не сесть в седло? Нет, никогда.
И командир махал изо всех сил руками в знак протеста, но голос его стал таким тихим, что непонятно, кто мог бы принять во внимание его приказы, — все равно, как если бы заговорило рисовое зернышко.
Наконец их засосало, и они исчезли из виду. Потом вдруг как будто что-то щелкнуло, выключилось в этой необъятной мягкой массе, и выброшенные в стороны останки спустя некоторое время сложились в длинную ленту, такую длинную, но вместе с тем плотную, что кавалеристы могли бы проскакать по ней во всю прыть. Но отряды исчезли. Различался только силуэт командира. Можно было предположить, что он все еще протестует — но голова его поникла. И тогда, словно только голова его и удерживала, он упал во весь рост. Покатился по ленте, словно легонький цилиндр — яркий и совершенно пустой внутри, и с отчетливо слышным шумом стал погружаться.
А Перо, сидя в ногах своей кровати, наблюдал это зрелище в молчаливой задумчивости…
Как у Перо болел палец
У Перо побаливал палец.
— Сходил бы ты к врачу, — сказала жена. — Бывает, чем-нибудь помажешь — и все пройдет…
И Перо пошел.
— Палец отрежем, — сказал хирург, — вот и отлично. Под наркозом это займет максимум минут шесть. Вы ведь богатый, зачем вам столько пальцев. Буду рад сделать эту крошечную операцию. Потом я покажу вам несколько моделей искусственных пальцев. Есть очень изящные. Немного дороговаты, конечно. Но это не тот случай, когда стоит экономить. Мы вам все сделаем по высшему разряду.
Перо печально взглянул на свой палец и стал извиняться:
— Доктор, это ведь указательный палец, понимаете, он часто бывает нужен. И я как раз должен написать матери. Я всегда пользуюсь указательным пальцем, когда пишу. Мать будет волноваться, если я еще потяну с письмом, так что я вернусь через несколько дней. Она у меня впечатлительная, так легко начинает волноваться.
— За чем же дело стало? — сказал хирург. — Вот вам бумага, белая и, само собой, без грифа заведения. Несколько добрых слов от вашего имени доставят ей радость.
А я пока позвоню в клинику, чтобы они там все приготовили и осталось бы только вынуть продезинфицированные инструменты. Через минуту я вернусь.
И вот он уже тут как тут.
— Все отлично, нас ждут.
— Извините, доктор, — говорит Перо, — видите, у меня дрожит рука, я ничего не могу поделать… так
