— Я не смотрел на часы.
— А что же тебя… — Она хотела сказать «заставило» и запнулась. — Какое же неотложное дело у тебя ко мне?
Павловский колебался, нерешительно смотрел на девушку и наконец отважился:
— Может, пойдем в деревню вместе? Я буду тебе самым надежным попутчиком.
Нина взглянула на него и сразу опустила глаза.
— Спасибо, но я уже договорилась.
— С женщинами?
— Да.
— Разве нельзя сказать, что ты передумала?
— Я не умею обманывать. Да и зачем? С женщинами мне идти спокойнее. Они бывали уже в селах, знают, что к чему.
Павловский помолчал.
— Ну хорошо, пусть будут и женщины, но позволь и мне идти с вами.
«Вот привязался!» — уже неприязненно подумала Нина.
— Ну что ты, Жора! — возразила она. — Менять ты ничего не понесешь, да и нет у тебя в этом нужды. А так… Так люди бог знает что могут подумать.
— А я вот возьму и понесу.
— Никто тебе не поверит.
— Почему не поверят?
— Все знают, что у тебя отец и мать работают в госпитале, живете вы хорошо.
— Твой дед тоже работал, а жили вы, как мне известно, довольно трудно.
— Так дед же мой сторожем работал, а не врачом, как твоя мама.
Нина замолчала, глядя себе под ноги.
— У нас на квартире живет офицер из комендатуры, — продолжал Павловский. — Я могу с его помощью добыть такие справки, что к нам ни один полицай не придерется.
— Нет, Жора, — решительно ответила Нина, — поверь, я весьма ценю твое доброе отношение, но идти со мной в деревню не нужно. В другой раз я, может, сама попрошу тебя быть моим попутчиком. А сейчас не нужно.
Павловский постоял, с сожалением вздохнул и сказал:
— Ну что ж, пусть будет по-твоему. Только помни: я жду, когда ты позволишь мне оказать тебе услугу.
XVI
Жора Павловский, оказывается, был прав: следовало запастись справками. Едва Нина со своими спутницами вышли за околицу села, на опушке леса показались два полицая и пошли им наперерез.
— Кто такие? Откуда и куда идете?
— Да мы из Сновска, — отозвалась одна из пожилых женщин, называя город его старым, теперь официальным названием.
— А где были?
— В деревне, ходили менять вещи.
— Деревень много. В какой именно?
— Да здесь же, в Рудне.
— А у кого?
Женщины замялись. Нина собралась было что-то сказать, но ее вовремя дернули за рукав.
— Да не знаем мы их, просто на улице встретили, — ответила пожилая женщина.
— Не знаете, — ухмыльнулся полицейский, — вот то-то и оно. Что несете в узлах?
— Хлеб.
— Ага, хлеб! А разрешение у вас есть? Вы что, не знаете приказа властей? Весь излишек хлеба должен идти на нужды немецкой армии и государства.
— Какой же он лишний?
— Раз меняют, значит, лишний.
— Люди просто пожалели нас, знают, что дети у нас сидят без хлеба.
— Поболтай еще! У кого меняли зерно, признавайтесь!
— Не знаем мы этих людей, они нам и не знакомы вовсе. На улице их только видели, а в каких хатах живут, не знаем.
Но полицейские не отставали. И чтобы не навлечь беды на крестьян, продавших зерно, женщины вынуждены были отдать его полицейским, лишь бы отвязаться от них.
Так и вернулись они в город с пустыми руками.
Ольга Осиповна на другой день узнала о неудаче, постигшей Нину. Очень хотелось помочь Сагайдакам. Но как? Не идти же к ним просто со словами утешения. Нужно достать хоть немного хлеба или крупы. Но где? Может быть, дать Нине денег, пусть поищет на базаре?
Не так просто было раздобыть деньги, а еще сложнее — вручить их Нине. Девушка она гордая и щепетильная, может обидеться, отказаться.
Нина обрадовалась тетке.
— Ну что, здорово напугали тебя полицаи? — спросила Ольга Осиповна со своей обычной веселой, немного лукавой усмешкой.
— Да… — смутилась Нина.
— Что ж, в следующий раз будете осторожнее.
— В следующий раз я сама пойду.
— А вот этого уж никак нельзя делать, — возразила тетка. — Эти звери на все способны. Им только попадись.
— Как я ненавижу их! — тихо сказала Нина. Худенькое лицо ее побледнело, глаза гневно блеснули. — До войны, бывало, мухи не обижу, а сейчас сердце кипит от ярости, кажется, собственными руками передушила бы их всех. Подумать только: что хотят, то и делают с нами. Ограбили на дороге, как бандиты, и еще смеются. «Мы, говорят, легкая кавалерия. А около Сновска могла бы вас встретить тяжелая».
— Не расстраивайся так, — старалась утешить Нину Ольга Осиповна. — Придет и на них управа. Отольются кошке мышкины слезки. Сейчас надо думать, что делать, как сохранить близких… Ты не была на базаре? Не видела, торгуют там зерном?
— Зерна не видела. Крупу продают, а хлеба что-то не видно.
— Тогда возьми эти деньги. Сходишь на базар и купишь хотя бы крупы детям. Только иди с бабушкой; она лучше знает, какую крупу и как сходнее купить.
Нина, стесняясь, стала отказываться.
— Не могу я взять, тетя Оля. Откуда такие деньги? Вы тяжело работаете, у вас старики родители. Выходит, что и мы всей семьей на вашу шею обузой сядем. Не возьму я этих денег.
— Бери, Ниночка, не говори глупостей. Какая там обуза, когда вы для меня близкие, родные дети.
— Нет, я не возьму. Это много.
— А я тебе говорю: бери, — настаивала Ольга Осиповна. — Это не мои деньги.
— Как не ваши, а чьи же они? Ольга Осиповна нахмурилась:
— Ты заставляешь меня говорить то, чего я не должна тебе говорить.
Нина удивленно подняла брови и вдруг застыла в напряжении. «Так вот оно что! Это не сама Ольга Осиповна хочет ей помочь… В городе есть организация, которая помогает советским людям. Кто же это может быть? Конечно, подпольщики или партизаны. Неужели партизаны? Да это же просто замечательно! От таких людей и помощь дорога, и деньги взять можно».
— Тетя Оля, — сказала Нина, волнуясь. — Дорогая моя, если это правда… Если эти деньги не ваши,
