Миловида о таких склавинах не слышала и покраснела.
– По правде говоря, – призналась, – я из антов. Склавины – наши близкие соседи и родичи, потому что, как и мы, славяне.
Молодая госпожа была чем-то слишком опечалена. Услышав ответ девушки, и совсем поникла. Собралась было идти, да остановилась, а может, только теперь заметила, что девушка обессиленная и изможденная. Спросила:
– Не из тех ли ты, достойная родичка, антов, какими торгуют ромеи?
– Да, – оживилась Миловида и поднялась на ноги. – Только я не раба ромейская, а вольная. Ищу рабов-антов, которых продали в позапрошлое лето в рабство.
Женщина задумалась на мгновение.
– Где же ты живешь, девушка пригожая?
– А где придется. Днюю под небом и ночую больше под небом. Время теплое, где примостилась, там и жилье.
– Так, может, ко мне пойдешь? Будет тебе где приютиться, а уж оттуда будешь ходить искать, кого тебе нужно.
– Спаси вас бог. Это и правда удобно. Вот только чем я отблагодарю вельможную госпожу за такую щедрость?
– Будешь ходить с Исидорой, – указала на свою попутчицу, – в морское пристанище за рыбой, на торжище за живностью. Так и отблагодаришь.
Та, которую называли Исидорой, молча и, как показалось Миловиде, со значением кивнула головой. Словно сказала этим: соглашайся. И Миловида согласилась. А уже позже узнала из уст той же Исидоры, от кого и почему явилась ей, заброшенной в чужие края, такая милость.
Это она, Исидора, высмотрела ее в толпе еще в первый день, когда Миловида объявилась на торжище, а высмотрев, узнала, кто такая, кого разыскивает. Заболело сердце, узнав о чужой боли, потому что самой пришлось хлебнуть немало горя, а чем помочь, не знала. А сегодня госпоже захотелось сходить на торжище. Воспользовалась этим и указала на Миловиду: «Посмотрите, достойная, какая красивая девушка. И будто бы из наших, из славян, а бедствует среди людей. Возьмите ее мне в помощь, хотя бы на время».
Уверена была, госпожа не откажет, потому что и сама изведала, почем фунт лиха. Склавинка она. Миловида заметила, наверное, какая она красивая. За эту красоту вельможа и взял ее в жены. Видно, не по своей воле пошла – то ли беда, то ли родичи заставили. Поэтому и печальная такая. Видит бог: не лежит ее душа к вельможе, чужое ей все тут. А сердцем добрая и на добрые дела не скупится. Поэтому пусть Миловидка не думает лишнего и не боится. Сколько нужно, столько и будет жить у вельможи, а когда захочет, тогда уйдет. А Божейку все-таки лучше искать на торжище. Туда сходится и съезжается вся округа, там все и обо всех знают.
Они так и делали: выходили за покупками, а сами расспрашивали всех, не знает ли кто анта Божейку. Если не было надобности идти за покупками, искали любой повод, только бы оказаться среди людей, спрашивали, не слышали ли, где есть анты, проданные позапрошлым летом ромеями.
А люди словно сговорились: не слышали, не видели, не ведаем. Пусть бы Миловиде отвечали так, она чужая, от нее можно и отмахнуться, но почему Исидоре говорят то же самое? Вон она какая разговорчивая и общительная с фессалоникийцами.
– Может, и правда продали в другое место?
– В Никополе уверяли: продавали антов и в Фессалоники.
Женщина, кажется, не совсем верила тому, что услышала. Стояла молча, думала.
– Завтра снова наведаемся в морское пристанище. Если его привозили в Фессалоники, там должны знать, куда его дели.
В пристанище свой торг, правда рыбный. Рыбаки еще и к берегу не успеют пристать, а их уже поджидают перекупщики. И все больше женщины. А где собираются женщины, чего только не услышишь. Переберут по косточкам все, что произошло за ночь, переберут и то, что случилось прошлой и позапрошлой ночью, особенно если новости пришли издалека.
– Вы слышали, вы знаете? – с таинственным видом спрашивали одна другую и передавали только что ими услышанное. Потому что это не какая-то там бывальщина, это чудо из чудес. – У одной пары из Вардара родилось, поговаривают, дитя – с зубами. Его пеленают, а оно крутится и кричит: «Зачем вяжешь? Не видишь, не хочу я. Смотри, будешь кормить грудью, укушу так, что кровь пойдет».
– Свят, свят… Конец света приближается.
– И не говорите. Когда такое было?
– Это еще не диво, сестра, – добавляет другая. – Настоящее диво произошло в Вероне. Одна, говорят, родила дитя в шерсти.
– Боженьки!..
Женщины немеют от страха и вот так, в страхе, замирают, ожидают. Наконец страх перестает быть запрудой и река – растерянность да еще река – любопытство подхватывают его и бросают в пропасть, в одно мгновение разносят в щепки. Поэтому нужно было быть не Миловидкой, а Исидорой, чтобы остановить этот поток, а уже если не остановить, то хотя бы направить его в другое русло.
– Грехов у нас много, – выбрав удобный момент, бросает Исидора в быстрину разговора. – Вот Всевышний и знаменует приближение конца.
– Что правда, то правда…
– Эту девку видите? – показала Исидора на Миловидку. – Дитя почти, а вон какая красавица, а знали бы вы, сколько горя довелось ей испытать. И все из-за людоловов, которые именуют себя императорскими легионерами. Ворвались в антские земли и забрали весь придунайский люд, погнали в рабство, а кто не был
