что потом. По словам некоторых его помощников, наблюдать за действиями и ходами Ельцина было так же интересно, как следить за игрой шахматного чемпиона Гарри Каспарова или слушать лекции гениального физика Льва Ландау.
Занимаясь политикой всю жизнь, Ельцин конечно же многому научился. Но главное было заложено в нем с детства. В прежние времена Ельцин завоевывал сердца избирателей в тот момент, когда неожиданно улыбался, крепко жал кому-то руку и произносил одну, максимум две фразы. И это не те фразы, которые в состоянии выдумать самые талантливые консультанты. Это простые фразы, которые подсказывал Ельцину его политический инстинкт.
— Это был беспредельно талантливый человек, — вспоминает Георгий Сатаров. — Борис Николаевич учился, впитывал от других. У него была колоссальная память. Он любил ею блеснуть, фундаментально готовился к поездкам, и мы ему всегда организовывали общение с интеллектуалами, независимыми экспертами, чтобы он мог обогатиться. Ему это дико нравилось!
На серьезной международной встрече он мог повергнуть своего партнера по переговорам в полное недоумение интересными подробностями, неожиданными поворотами. Он это обожал! Поэтому ценил, когда ему предлагали оригинальные идеи, выкладывали интересную информацию. Он все впитывал, понимал с ходу. Это не было систематическим образованием, но внутренний талант позволял ему умело эксплуатировать новые идеи.
Советское, конечно, в нем тоже оставалось. Прежде всего это касалось каких-то общих вещей, понимания принципов управления страной. Ему все-таки самым важным казалось управление через кадры. Это классическое советское искусство. Новый принцип — естественное управление посредством законов — давался Ельцину тяжело…
— Он всё и всех помнил, — говорит Евгений Савостьянов, бывший заместитель руководителя президентской администрации. — Ему не надо было, называя фамилию, объяснять, о ком идет речь… Ельцин все мгновенно усваивал и умело пользовался информацией. Причем цитировал и цифры и факты на память, не заглядывая в бумаги. Он сначала побаивался поездок за границу, поэтому, готовясь, собирал специалистов, внимательно слушал их и старался разобраться.
Он получал огромное количество информации, все читал и запоминал. Он человек с феноменальной памятью, это свойство многих партийных работников, можно сказать, критерий профессионального отбора. Без отличной памяти невозможно было продвинуться наверх, потому что приходилось часто менять сферу деятельности и заниматься вещами, о которых еще вчера не имел ни малейшего понятия.
Поэтому, когда Ельцин принимал заведомо неудачные решения, никто не хотел верить, что это он сам придумал. Грешили на других, на тех, кто дает ему советы. Хотя его окружение никогда не позволяло себе выходить из определенных рамок. Ссылки на окружение лишь маскировали ясно выраженную президентскую волю.
Он менялся. Он расстался со многими представлениями и мифами советских времен.
После того как осенью 1999 года в немецкой клинике умерла от лейкемии Раиса Максимовна Горбачева, Ельцин послал за ее телом самолет из правительственного авиаотряда. Вражда двух президентов осталась в прошлом, делить больше нечего и незачем. Возможно, Ельцин понял, что все в жизни преходяще и перед лицом смерти уже ничто не имеет значения.
Он многое в себе поборол. Он так и не захотел стать диктатором, даже не пытался. Средства массовой информации годами буквально обливали его помоями. А он решил для себя, что свобода печати должна сохраниться, и ни один журналист его не боялся. Разносить президента было безопаснее, чем любого чиновника в стране.
Его не раз толкали в сторону чуть ли не военной конфронтации с Западом. Анатолий Чубайс однажды рассказал журналистам о том, как шло совещание в Кремле по поводу расширения НАТО:
— Какие там варианты обсуждались! Просто волосы дыбом вставали. Пересмотр бюджета, деньги на военно-промышленный комплекс, поддержать Федеральную службу безопасности и другие спецслужбы, усилить разведку, мобилизация экономики, Центральному банку денег напечатать…
И все-таки Ельцин на это не пошел. Чувствовал, что может погубить страну.
Аналитикам казалось, что Ельцин постоянно ошибается, все делает не так, как надо. Но аналитики руководствуются обычной логикой, основываясь на известных им фактах, на анализе ситуации. А у него была совершенно иная логика, основанная на интуиции, а не на изучении деталей.
— Он производил впечатление человека, который не хотел вникать в детали, хотел из всего сразу получить главное, конкретное, — вспоминает генерал армии Андрей Николаев, бывший директор Федеральной пограничной службы. — Он не хотел вникнуть в суть вопроса. Он хотел получить ответы на тот блок вопросов, который был ему интересен, и извлечь главное звено — то, что он считал важным… Ельцин очень опытный политик.
— Когда я обращался к нему с каким-то делом, он иногда мог сказать: «Ну что, вы сами не можете решить этот вопрос?» — рассказывает Андрей Козырев. — Это означало, что он оставляет себе свободу рук, чтобы потом, в случае неблагоприятного развития событий, иметь возможность сказать: вот я вам доверил, а вы ошиблись. Но мне важно было позвонить и доложить. Я, по крайней мере, честен: я не взял на себя то, что не должен был брать. А если он хочет оставить себе свободу рук — это его право…
Ельцин быстро принимал решения, но не спешил их обнародовать. Устраивал совещания, выслушивал противоположные мнения, иногда казалось, что он склоняется в сторону тех, с кем в реальности не согласен. Те, кого он в действительности поддерживал, уже готовы были подать в отставку, и тут он объявлял решение, которое для многих становилось неожиданным.
— Он полагался на мнение окружающих его людей? Или как-то сразу понимал: это хорошо, а это плохо? — задал я вопрос Георгию Сатарову.
— Во-первых, он для себя решал, можно ли полагаться на то, что говорит этот человек, или нельзя. Я уверен, что он собирал информацию об окружающих его людях, да ему и стучали на всех. Во-вторых, конечно, у него были собственные представления о том, как надо решать многие проблемы.
Однажды Сатаров пришел к президенту с аналитической запиской, в которой предсказывались напряженные политические баталии:
— Борис Николаевич, вы, конечно, все знаете и без меня, но нас ждут такие вот потрясения…
Ельцин положил руку на стол:
— Давайте поспорим, что все будет нормально? Сатаров заулыбался:
— Борис Николаевич, я с удовольствием поспорю и с еще большим удовольствием проиграю, но я обязан отработать и наихудший вариант.
Президент согласился:
— Это правильно, это ваша обязанность.
Но в конце концов президентская интуиция победила расчет его помощников…
— Значит, он действительно обладал интуицией, о которой некоторые говорили с восхищением?
Он хорошо знал политическую элиту, знал людей, с которыми имеет дело, и это помогало его интуиции. Вот пример — отставка Примакова. Если бы в тот момент я был помощником президента, я бы ему сказал, что ни в коем случае этого не надо делать. Нельзя трогать Примакова — будут большие потрясения. Я был в этом уверен на сто процентов. Он бы мне так же протянул бы руку: давай поспорим, что все пройдет спокойно! И он оказался прав…
Дегустация коньяка по-президентски
История болезни Бориса Николаевича Ельцина составляет не один толстенный том. Букета даже известных всем нам заболеваний достаточно, чтобы другого человека — не президента — давно отправили на покой. Правда, нам постоянно говорили, что его интеллектуальные способности не затронуты. Но в последние годы президента Ельцина на телевизионном экране мы видели малоподвижного человека, который говорил крайне медленно и с видимым трудом.
— Обычно человек говорит так же, как и думает. Борис Николаевич только на экране был такой или в жизни тоже? Он производил впечатление тугодума. Или же это стало следствием одолевавших его
