людей.
Он тронул шпорами бока Аполлона и помчался к огненно-дымному морю пожарища, прямо к гомонящей толпе.
Но чья-то сильная рука перехватила узду Аполлона.
— Туда нельзя, ясновельможный пан! — пробасил великан Юр. — Там слышны угрозы, проклятья… они проклинают…
— Кого? — крикнул майорат. Юр молчал.
— Кого они проклинают? Меня?
— Вас, конечно… подлецы такие!
— Ясно. Что стоишь? Я же сказал — спасай дома!
— Пан майорат…
— Живо!
В голосе майората прозвучали столь решительные нотки, что Юр моментально растворился в толпе.
«Забавная история, — подумал Михоровский. — Этого я еще не видел. Агитаторы… Интересно!»
И он, пренебрежительно усмехнувшись, послал коня прямо в толпу.
III
Однако Юр, укрывшись от взора майората, зорко наблюдал за окружавшими его, держа руку на рукоятке револьвера. Он слушал жаркие речи агитаторов, обрушивавшихся на панов и миллионеров, видел взбудораженную толпу, стиснутые кулаки — и опасался за своего господина.
Эти же чувства испытывали начальник пожарной команды и Служащие администрации, сбившиеся кучкой.
Спокойнее всех держался майорат. С годами и серьезным видом возвышаясь на коне, он прокладывал себе путь грудью жеребца через толпу рабочих и батраков с фольварков. Он отдавал короткие, дельные приказы попадавшиеся навстречу пожарным, словно бы не замечая сбившихся в тесные кучки рабочих. Мало-помалу он отправил спасать жилые дома всех и возле пылавшей винокурни пожарных не осталось.
Крикуны немели, завидев Вальдемара. Его хладнокровие, гордая осанка приводили всех в изумление. Ему торопливо уступали дорогу. То тут, то там сжатая в кулак рука вдруг разжималась, чтобы мгновением позже снять шапку. И таких, сдергивавших шапки, кланявшихся, вокруг становилось все больше. Проклятья затихали, гнев исчезал из глаз. Толпа всколыхнулась, прокатился глухой ропот удивления.
Никто не ожидал увидеть здесь майората.
И агитаторы умолкли при виде стройного всадника. Его лицо казалось высеченным изо льда. Сотни глаз впились в едущего шагом господина — со страхом, с пробудившейся вдруг покорностью. На него смотрели как на призрака, страшного, карающего, готового растоптать всякого, кто осмелится пойти против него. Видимый для всех, Вальдемар возвышался над толпой, ярко освещенный пожарищем, уверенный в себе, дерзко-насмешливый и, о чем никто не подозревал, даже удивленный чуточку зрелищем умолкнувшей внезапно толпы, столь буйной и грозной всего минуту назад.
Потом откуда-то из толпы до майората долетел хриплый, трубный голос:
— Буржуй! Буржуй! Миллионер! Братья, не позволим обворовывать бедный народ! Как сыр в масле катается! Спалить все, растащить… кто ему поклонится, тому пулю в лоб… братья, это буржуй! Да здравствует коммуна! Бей панов!
Голос агитатора перешел в хрип; ему ответили лишь несколько одобрительных криков, потом наступила тишина. Слышно было, как трещит бушующее пламя.
Майорат, ничем не показав, что слышал что-либо, спокойно ехал дальше, он лишь усмехнулся да глаза насмешливо блеснули.
Перепуганная толпа, возбужденная криком агитатора, вновь заволновалась, люди толкали друг друга, раздались вопли задавленных, кого-то толкнули в огонь, на некоторых вспыхнула одежда…
Началась паника. Ее усугубил грохот обрушившихся стен.
— Буржуй! Буржуй! Обманщик бедняков! Трутень! — доносился далекий голос.
Толпа окружила Аполлона плотным кольцом. Скакун беспокойно тряс головой, бил копытами.
Поднялась суматоха, послышались вопли придавленных в толчее… Высокая труба винокурни, рубиново-алая, раскалившаяся, зашаталась у самого подножия, кирпичи ежесекундно могли рассыпаться. Новая, страшная угроза только усиливала панику.
Майорат встал на стременах, выпрямился в отблесках пожарища и, указывая на сверкающее мокрой грязью поле, далекое от огня, громко вскричал:
— Все, кто не помогает тушить — туда! Марш! Только медленно, отходите медленно, без толчеи! Затопчете друг друга! Медленно!
Свирепый голос не умолкал:
— Буржуй! Смерть ему!
Затем прозвучали два револьверных выстрела — бах! бах! — почти неслышимые среди криков толпы и треска пламени. Две пули просвистели над головой майората. Он слегка побледнел, но, не теряя самообладания, по-прежнему стоял на стременах и указывал путь к спасению:
— Туда! Медленно, без паники!
Толпа повиновалась, шаг за шагом отступая на мокрое поле; а там, откуда стреляли, вдруг раздался человеческий вопль, леденящий кровь в жилах. Крик заглушили рычание и вой, как будто на волю вырвались дикие звери. Это рассвирепевшие рабочие гнались за агитатором, чтобы отомстить ему за выстрелы.
Именно эти выстрелы переломили настроение толпы в пользу майората. Ярость, граничащая с безумием, охватила народ. Жажда мести за любимого пана заслонила все остальные чувства. Любовь к майорату вспыхнула в людях, словно родившись заново.
Над убегающим чужаком вот-вот мог свершиться самосуд. Но майорат, уже несся галопом, пронзительно свистя.
К нему подбежали пожарные, и он приказал:
— Не допустить кровопролития! Живо! Вырвать его у толпы!
Когда пожарные ринулись выполнять приказ, Вальдемар придержал коня и вновь поехал шагом, командуя медленно отступавшей от огня умолкнувшей толпой.
Почти все уже достигли безопасного места, когда с грохотом рухнула высокая труба. Земля охнула под новым ударом. Фонтаном взвились раскаленные до рубинового свечения кирпичи, покатились валуны фундамента, вздымая искры, и десятки новых огней диковинными цветами украсили пустое пространство вокруг пожарища словно по прихоти безумного декоратора. Огонь, серо-черный дым, фонтаны брызжущих искр — все смешалась в жуткое облако, пожиравшее себя изнутри.
К майорату подлетел галопом начальник пожарной команды, крикнул, едва удерживая разгоряченного коня:
— Мы его отбили! Но он тяжело ранен. Мои пожарные его, охраняют народ напирает… Что делать?
— Как он себя ведет? Бежать не пытается?
— Он и не смог бы — ноги покалечены весь побит.
Майорат призадумался на миг.
— Отнесите его в нашу больницу.
— В нашу, пан майорат?
— В нашу!
