— Сынок! Встань туда, где луч. Не бойся, не обожжешься. Так. Хорошо. Стой покуда. А ты, повелитель коммутационных токов, говори, куда ему отойти, подвинуться, так чтобы он был как бы на троне. Но чтобы точно. Устанавливай его лучом. Так. Все, выключай. Оставайся на месте! — крикнул он бойцу и пошел вон из регуляторной.
На сцене чиркнул шариковой ручкой вокруг каблуков бойца, метка осталась, и он удовлетворенно обвел ее посильнее. Потом вынул из кармана гвоздик и воткнул его в обведенный след. После лег на сценический ковер и словно снял азимут по риске. Посмотрел, с чем шляпка этого гвоздика совмещается. Остался удовлетворенным. Потом отправился к авансцене и опять чирканул гвоздиком по срезу ковра, черного, выколоченного, вымытого и проверенного на токсичность. Всем мерещились яды, иголки с цианидами и отравленные пули.
Воздушные шарики, особенно с водородом внутри, естественно, в «Праздничный» быть допущенными не могли.
Приближался судный час, и Харламов решил попить пивка, для чего требовалось покинуть на некоторое время объект.
Кухня у Иоаннова была белой. Плитка импортная мастером клеилась мучительно долго, но получилось совершенно феноменально. Иоаннов часто потом прикладывал щеку к стене и прижимался плотно-плотно. Двигался от двери к окну — и нигде никакого сопротивления и дискомфорта, даже на стыках. Шпатлевку мастер потом подгонял и шкурил. Белый матовый лед, только не жгучий и злой, а прохладный, уютный и домашний. Белый линолеум — это вообще безумие. Но нашли, опять же пол под ним вывели до состояния льда или стекла. Иоаннов и на пол ложился на спину и глядел в белейший потолок, и тогда к нему приходила Соня. Сучила лапками от домика в холле, по коридору, взбиралась ему на голову, перебегала по лицу, по груди, добиралась до паха и там укладывалась, сворачивалась клубком, глядела на него красными глазками. Крысу эту, сокровенную подругу и душеприказчика, ему подарили год назад в Питере. Белая, совершенно компанейская, чистоплотная и ласковая, она стала ему всем. Когда приходила его подруга, соседка по лестничной клетке, известная певица, стареющая, но мужественно держащаяся, меняющая раз в два года мужей, Соня уходила в домик, ревновала. Певица смеялась. Однажды она попробовала Соню вытащить из домика, сунула в него руку, крыса ее укусила.
Наступило время завтрака. Иоаннов лег спать вчера в восемь вечера, пьяный, обожравшийся в баре клуба креветок, чем поразил оказавшихся там незнакомых почитателей. Огромный таз креветок сожрал Иоаннов. Вначале с десяток маленьких тарелочек, а потом ему принесли эмалированный таз. Крупные, сладкие. Настоящее чудо.
Проснувшись ночью, он вспомнил, что сегодня в девять утра ему нужно быть в Шереметьеве, лететь в Питер. ФСБ предлагало использовать военный самолет, но потом просчитали и решили, что убивать Иоаннова будут все же в городе на Неве, а не в Москве и тем более не в небе. Но рассматривалась и такая возможность, предпринимались меры. Вся мощь государства была направлена сейчас на защиту Иоаннова. Его охраняли, как президента, а по всей видимости, еще круче. Он знал, что и в клубе вчера было полно людей, покрывавшихся холодным потом от его озорства. И сейчас кто-то был рядом, отслеживал и входную дверь, и подъезд. В шесть тридцать за ним заедут и доставят в аэропорт. А пока настало время варить кашу.
Он поставил на конфорку кастрюльку, налил воды до половины. Соня завозилась в коридоре, побежала на звук заветный и желанный. Она любила перловую кашу, и Иоаннов ставил Сонину мисочку на стол рядом со своей тарелкой. Варил он ее особенным образом. Когда вода закипала, вливал туда подсолнечного масла. Тогда потом крупинки взрывались явственно и необыкновенно и можно было это слушать. Он положил голову на стол, Соня легла рядом и потерлась об ухо. Он задремал и увидел сон краткий и странный. Но о чем этот сон, понять было невозможно. От неудовольствия Иоаннов проснулся совершенно. Он проспал щелчки и шелестение в кастрюльке, и оттого настроение его испортилось. Часы на руке взвизгнули. Значит, половина шестого. Это время он поставил вчера. Зацепив ложку каши, он вывалил ее в мисочку Сони, чтобы остывала, а на конфорку поставил белый чайник, где воды на донце. Чай он пил особенный, на травах, привезенный из Гонконга. Гонконг был плохим городом, там ему не понравилось.
Пятнадцатью минутами позже, приняв душ и проделав необходимые, но ненавистные ранним похмельным утром процедуры, принялся за завтрак.
Соня ела аккуратно, подобрала все крупинки, вылизала мисочку. Потом он посадил ее в походный домик, где окна со стеклышками, решетка, чтобы дышать, подстилка и игрушечная резиновая кошечка, маленькая и вся искусанная. Однажды он попробовал заменить кошечку, положил на место старой, трудно опознаваемой новую, желтую и смеющуюся. Соня возмутилась, заволновалась, глядела на хозяина необъяснимо и жалостливо. Тогда он кошечку вернул, и Соня успокоилась.
Потом запиликал телефон сотовой связи. Это был начальник «конвоя». Потом позвонили в дверь, Иоаннов взял сумку, домик с Соней, вышел, запер дверь и стал спускаться вниз. Лифтом решили не пользоваться. Двое впереди, двое сзади. Быстро в машину, другая сзади, еще одна впереди. Он оглянулся и посмотрел на свой дом. Свет на кухне выключить он забыл, но страшного ничего в этом не было. Ночью его привезут назад. Ему будет любопытно взглянуть на убийцу, когда тот в наручниках, истоптанный сапогами, будет выводиться из «Праздничного». Иного быть не могло. Письмо с предупреждением, набранное на компьютере и просто положенное в почтовый ящик — а значит, кто-то приезжал из Питера в Москву, а может быть, и существовал здесь постоянно — он передал в ближайшее отделение милиции, где по просьбе какого-то полковника написал заявление. Письмо прошло потом множество экспертиз. Принтер был тот же, что и в предыдущих случаях, и проверялись на индивидуальные особенности все принтеры, каким-то образом имеющие отношение к офисам солдат и генералов шоу-бизнеса.
Главная версия была все же конкурентно-домашняя. В маньяков никто по большому счету не верил.
В Пулкове он пожелал посетить тот ресторанчик, где положили отравленными иголками Бабетту с Кроликом. Его узнали, завертели головами — кто глумливо-отвратно, кто сладостно. Потянулись было за автографами, но охрана мягко отстранила всех, а Иоаннов заметил, что его теперь прикрывает еще больше людей, у каждого свой сектор безопасности. Потом его мягко и настойчиво проводили в автомашину, и она отправилась прямо в «Праздничный». Там, в чреве дворца, была целая гостевая квартира, с сауной и тренажерами. Безопасность полная. В квартире этой работали двое суток, водили по ней служебных собак, двух эрделей, поисковиков взрывчатки, просвечивали и прозванивали. Установили скрытые камеры, по одной на каждую комнату.
Он страшно вспотел за время перелета и переездов и, заперев входную дверь, выпустив Соню и сбросив тулуп и костюм, остался в нижнем белье. Белье это было особенным, неуловимо женским, сшитым на заказ. Сейчас на пульте наблюдали за ним с бесстрастностью автоматов, и он об этом догадывался.
После душа Иоаннов прилег на широкую тахту, включил телевизор. На всех каналах он был главной персоной. Выступали артисты, комментаторы, политические деятели, послы и консулы. Они клялись в солидарности с Иоанновым, поражались и завидовали, и никто не сомневался, что на этот раз преступник не решится на акцию. Шансов у него не было. Если только самурай-самоубивец бросится на героя дня и попробует перегрызть ему горло или накинуть удавку, выхваченную из рукава. В «Праздничном» не было сейчас оружия в сомнительных руках и не было динамита. Направленное движение электронов не могло быть нарушено никем и направлено никем не могло быть по недозволенному и роковому куску провода. У корреспондентов отбирались фотовспышки. Камеры телерепортеров, проверенные и запертые в особом помещении, ждали своего часа. Наконец Иоаннов, умиротворенный и расслабленный, ощущая приближение выступления, собираясь потихоньку с силами и прокручивая в голове все, что он должен будет сделать, отправился посмотреть площадку. Он уже выступал здесь не раз. Прежде еще советским артистом в коллективном концерте, потом с сольными программами. На сцене он совершенно успокоился, попросил дать свет по сценарию, переставил выносные прожектора, убрал фильтры на правой подвеске. Попробовал натяжку ковра, остался доволен. Соня была с ним, сидела на плече, поверчивала головой. За одной из кулис он увидел старика. Это был Харламов. Тот стоял строго по оси штанкета, который, по его предположению, должен был сегодня стать орудием убийства. Для этого преступник должен был или убрать груз противовеса на противоположной стороне сцены, или перерубить канат чем-то тяжелым и острым. Например, булатным
