— Это чтобы не было соблазна к решительным действиям, к побегам, к новому переходу государственной границы.
— Можно, я сяду?
— Вот нельзя. Немного попозже. Дело одно нужно сделать. Пустячок. Что же вы не спросите, что с вашей пассией?
— Она человек и вовсе невинный. Случайный в этом деле человек.
— А что же вы ее не оберегли-то? Ну, спрятались в Катиной комнатке и сидели бы тихо. Жизни радовались. Ведь кто ее знает, сколько осталось?
— Вы же понимаете, что случайный? Вы ее отпустили?
— Да зачем же? Пока несвоевременный и вредный поступок.
— Давайте-ка поставим точки над «i» и палочки над «т». Вы господин Амбарцумов?
— Естественно.
— Вы совсем не похожи на маклера.
— Ах, бросьте. Что вы можете знать о маклерах? Хотя назвали абсолютно верно. Лукавство вам в заслугу не поставить.
— Я тут почитал кое-что. Точнее, все, что было за месяц в прессе. Ваше интервью на выставке в Гавани, имиджевую статью, справочники разные… Вы как думаете? Всемирный банк станет инвестором сто тридцатого квартала?
Амбарцумов поперхнулся, неприятно посмотрел на меня и снял пиджак.
— Давайте пива выпьем. Холодного, легкого…
— Только не «Балтики». Какое у них тут? «Жигулевского» нет?
— Есть очень приличное шведское пиво. Посидите тут. Только из окна не прыгайте. И не бросайте в меня подлокотником от кресла…
Амбарцумов выходит, слышно, как на кухне звякает, возвращается с полдюжиной пива и копченой курицей. Значит, меня еще покормят перед концом. Но уже вернулась и окрепла надежда.
— Мы одни тут. Без свидетелей. Будете проказить, я вас просто пристрелю. А вообще, есть разговор.
Я высасываю бутылку пива, взвешиваю пустую на ладони, примериваюсь, словно бы для удара по черепу Амбарцумова.
— Вы хорошо тогда прорвались из поселка. Как, кстати?
— По озеру. На снегоходе «Буран». Хорошая машина. Ходкая. А до озера по речке, вдоль бережка.
— А сюда-то как? В Ревель?
— В Ревель-то опять по озеру.
— По Нарове?
— Нет. Через Чудское. Едва не утонул. Под лед здорово тащит.
— И в каком же месте?
— В самом широком. Где никто не ждет.
— Суворов вы прямо. Пейте, пейте. Давайте вот курицу начнем. Я тоже не завтракал сегодня.
Я увлекаюсь и подробно рассказываю Амбарцумову все, что касается технической стороны моего паломничества в ту страну, откуда обычно не возвращаются.
— И зачем вам все это? Ну, из дома сбежать, пока суть да дело. Ведь есть же милиция, в конце-то концов…
— Ха… Есть, конечно.
— Кстати, вам повезло. Могли и на сержантов из райотдела попасть у вашего друга. Тогда бы в случае успеха большая статья.
— Можно подумать, что сейчас ее нет. А бензин? А погорелец ваш? А трупы повсюду? Они-то на ком?
— Ну, погорелец-то, он моим и останется. В другой раз будет умнее. Видеть будет. Слышать тоже. Очарование юности только не вернете после таких ожогов. Трупы, они не ваши. Можно свидетелей найти надежных.
— Вы что же, мне домой предлагаете вернуться?
— А почему нет?
— А участковый?
— А что участковый? Искал нестандартное решение ситуации и поплатился. Надо было по-простому. Посадить вас в КПЗ с другом вашим и бить по почкам. Все бы были уже дома, деньги сданы по акту в Сбербанк, дискета прочитана и положена в сейф. Или уничтожена. Поверьте мне, уничтожена. А теперь, что вы натворили? Зачем же было в газету идти? К щелкоперам? К акулам пера?
— Да. Тут вы правы. Дал я маху. Я же потом книжку купил по компьютерам и понял, как Витек нас кинул. Полистал минут тридцать и знал, что он в компьютере оставил текст.
— Не нужно никогда лезть не в свое дело. — И Амбарцумов без замаха, коротко бьет меня в подбородок. Я падаю, катятся по полу бутылочки с пивом. Ножка куриная падает. — Прости меня, парень. Только ты теперь настоящий палач. Ты всех, кто в списке, казнил. Их теперь по одному отслеживают и бьют по всем просторам СНГ и стран Балтии.
Я встаю.
— Садись. Больше не буду. Пей пиво. Закусывай. Заслужил.
Заслужил так заслужил. Сквознячок подбрасывает занавеску, болит прикушенный язык, я пью пиво, ем курицу.
— Кого бьют-то? Кто эти люди?
— Это лучшие из людей, что когда-то были. Это… Вот если война начнется, подпольщики должны быть? Люди наши на оккупированной территории?
— Знамо дело. Так что, я подполье ваше порушил? Амбарцумов ходит по комнате, смотрит в окно.
— Алябьева-то за что?
— За то самое. Вот что. Тебя как бы нет. Исчез. Растворился. Хочешь домой, с Катей? Рыбу ловить? Что ты там еще делаешь? Ну, хочешь?
— Знамо дело. Только кто вы, господин Амбарцумов?
— Я человек из списка.
— А почему живой? Кто тебя должен кончить? — ФСБ.
— Ну ты даешь. А ты-то кто?
— Я тот, кто даст тебе шанс.
— Я против родной спецслужбы не пойду. Лучше убейте.
— С каких это пор она для тебя родная? Ты присягу когда давал? какой стране?
— Было дело. Советскому Союзу.
— Так вот, я оттуда. Из Союза.
— Вместе с бандитами и рэкетирами? Вместе с риэлтерами?
— А ты хотел с райкомом партии и подшивкой газет? У тебя выхода нет. Выполнишь поручение — поедешь домой. Не выполнишь, сбежишь — будешь как пес скитаться, пока не попадешь к ментам. Те уж из тебя веревок навьют, ремней нарежут.
— Что-то не очень хорошо я все понимаю.
— Я теперь засвечен. Успел уехать из Питера. По Таллину даже пройти не могу спокойно. Мы секретное подразделение. Неважно чье. На случай войны или экстраординарных событий. Однажды мы исчезли.
— Что? Все восемьдесят один?
— Нет. Нас было меньше. Людей потом подобрали. Базы-то остались. Тут я тебе остерегусь рассказывать. Может быть, потом. Если будет возможность. Мы исчезли. Нас искали с одного достопамятного года. Очень давно. И по приказу председателя, КГБ, такого давнего, что ты и фамилии его не помнишь или не знаешь, мы должны быть найдены и уничтожены. Ты со своим другом газетчиком нас и уничтожил. Вместе с Алябьевым пьяным. Вместе с любовью к приключениям. Это моя первая ошибка за всю
