службу. Я был в городе, когда случилась протечка в офисе, позвали сантехников из ЖЭКа, те были заняты, пришли другие.
— И Лева.
— Не называй мне это имя. Короче, я пакет с черной наличкой прятал между потолком и декоративным покрытием. Под лепнину. Нашел, собака. И как ловко сунул себе под куртку. В кабинете народу было много. Ты догадался, что в милиции у меня есть кое-кто, естественно, не Струев. А дальше они сказали, теперь уж вы сами, ребята.
— Не верю я вам, господин Амбарцумов.
— А ты не верь. Сейчас я тебя пристрелю и уйду.
— А как же поручение?
— Сам буду пробиваться.
— Куда?
— Есть одно место.
— А зачем же вы своего человека в Либаве кончили?
— Да не мы это вовсе. Нам кое-что забрать у него нужно было. Не успели. А вот тебя встретили.
— А откуда в НКВД нашем знают, что это именно тот список?
— Часть списка они получили. В семье не без урода. Долго рассказывать. Теперь методом простого сопоставления они поняли, что это такое. Ведь за каждой поганой газеткой контроль идет жесткий. Это ты хоть понимаешь?
— Так. А что же мне нужно сделать? Что за щекотливая просьба?
— Вообще, ты прирожденный резидент. Вот подучишься немного, и возьмем тебя в штат. Ты понимаешь, естественно, что списки эти лежали, ну, к примеру, в титановой капсуле, под метром бетона. А появились потому на свет, что приближается время. День настает. Скоро уже.
— Путч опять?
— Ты присягу давал?
— Давал. И на сборах стрелял из автомата. И гранату бросал.
— Документ подписывал?
— Подписывал.
— А другого никакого нет? — Нет.
— Паспорт у тебя советский?
— Яволь.
— Ты про законы что-нибудь слышал?
— Яволь.
— Я тебе, пожалуй, еще раз по роже дам. А потом пристрелю.
— Да что ты все. Пристрелю да пристрелю…
— Ты, естественно, догадываешься, что есть такие адреса и имена, которых нет ни в каких списках. Они вот здесь! — и он натурально постучал себя по лбу.
— В вашей голове, товарищ Амбарцумов, многое поместится.
— Поедешь по адресу, с паролем, кое-еще с чем. Доедешь и передашь все. Потом свободен.
— И домой?
— Естественно.
— А вы?
— О нас не думай. — Пока мне придется лечь на такое дно, какого ты себе представить не можешь.
— Что это за город?
— Это Раквере.
— Это еще не дно?
— Не дно, но где-то рядом. Был когда здесь?
— На автобусе мимо проезжал.
— Вот. На автобусе и уедешь. С новыми документами. Какое имя желаешь?
— А мое старое?
— Ты на десять штук хорошо оттянулся?
— Я половину Птице отдал. Чтоб он семью спрятал. А на вторую половину купил кое-что. Реквизит кое-какой. Еще другое разное. Ну, оттянулся немного.
— Я тебе выдам еще пять штук. Под расписку. Командировочные.
— И виза будет стоять?
— Хоть десять. В этой картофельной республике — хоть двадцать пять виз.
— Это что? Я теперь призван в советские подпольщики?
— Абсолютно точно. Когда все закончится, медаль дадим и грамоту.
Городок этот, Раквере, весьма приятный на вид. Мы долго путешествуем с Амбарцумовым по булыжным улицам и по асфальтированным. Поднимаемся на холм, осматриваем развалины замка, пьем пиво в подвальчиках, покупаем газеты. Куда мне без документов и денег? Да если бы и были даже, Катя припрятана в неведомом месте. Я спокоен и уравновешен. Копченые куры со шведским пивом сделали свое дело. Я благодушен и признателен. Вечером привезут мой новый паспорт, где виза, и адрес какой-то, и фамилия. Весна, середина апреля. Остались маленькие формальности. Съездить, куда попросят, передать пакет, который открывать не велено, и назад, к мирной жизни, в ореоле героического приключения, в рамках борьбы с мафией. В мае расчехлить удочки — и на реку. Донок наставить. Весь налим мой. Но прежде Амбарцумов должен привезти Катю сюда, чтобы я не усомнился. Сомнение — великая вещь. Деньги я, по словам Амбарцумова, должен получить в аэропорту, перед рейсом. Чтобы соблазна не было. Сомнение сродни соблазну. Они-то и двигают всем, дергают за ниточки, подставляют табурет, а потом выбивают его из-под каблуков.
— Мадам ваша, господин путешественник, будет вам предъявлена в здании аэровокзала, перед вылетом. Это связано с техническими трудностями. Я думаю, вы не будете возражать?
Возражать-то я буду, но что это изменит? Вот и паспорт. Жбанов Сергей Петрович, пятьдесят второго года рождения, фото мое, визы на месте, прибыл из города Перми, убывает туда же. В необъятные просторы загадочного восточного соседа. Виза заканчивается завтрашним утром, рейс сегодня, в девятнадцать ноль- ноль, до Москвы.
— Вернемся на улицу Семинари, посидим перед дорожкой. Кстати, мне понравилась эта квартирка. Не продадите по знакомству?
— Я возьму дорого. Слишком дорого ты мне обходишься. Господин Жбанов.
Мы едем в автобусе до Ревеля недолго, примерно час.
— А сюда-то на чем меня привезли?
— На правительственной машине. Мусоровоз называется.
Я смеюсь долго и отчетливо, впервые за все эти дни.
— Завидую я вам, господин Жбанов. Полетите в такой чудный город.
Путь наш короток и нетруден. Холмы и долины, столбы и мосты. Населенные пункты с чудными названиями. Наконец пригороды столицы и уже позади аэропорт. Вот автостанция и автобус двадцать два. Экономит резидент. Мог бы и такси взять. Не жаль ему личного времени. Сколько бы сделок провел даже из подполья, нала черного припрятал.
— Кстати, как там Вальтер с Ромой?
— Ждут встречи с тобой. Ты уж постарайся не отклоняться от маршрута.
— Не будет Кати, лягу насмерть, загрызу тебя, Амбарцумов, зубами. Бензин найду и спалю этот шалман. — , И чтобы угроза звучала явственней, беру Амбарцумова за лацкан и тащу на себя. Он перехватывает мое запястье, отталкивает руку.
— Очумел? Сейчас предъявят твою пассию. — До отлета минут сорок, рейс все не объявляют, но это ничего. Погода ясная, прирожденные эстонские механики знают свое дело. Амбарцумов спокоен.
— Билет-то отдай. Суточные.
— Спокойно. Перед вылетом. Получишь и суточные, и прогонные, и все остальное. — Он явно обижается.
