— Рассказывай сказки, товарищ. Скорее кот останется.

— Кот и пес. Устроишь нас на работу?

— А что ты умеешь делать?

— Путешествовать по поддельным документам, стрелять, ориентироваться на местности, чинить автомобили. Ну и еще писать маслом и гуашью. Акварелью хуже. Могу портреты делать на Ратушной площади. «Товарищ лейтенант, тот, что с красивой дамой, разрешите портретик».

— Приготовлю-ка я завтрак.

— Отлично. А что будем делать потом?

— Будем менять вещи на рынке.

— Отличная мысль.

— Зарплату нам не платят второй месяц.

— Отличная мысль. Пойду прогуляюсь и обдумаю ее.

— Куда ты? Там патрули. Тебя поймают и опознают. Наверняка в твоих документах какая-нибудь жуть.

— Ну да…

Тут недалеко от дома, кварталах в двух, всегда был пятачок, где торговали всем, в том числе и цветами. Это поразительно. Не было сегодня ничего, только аквариум со свечкой, и в аквариуме гвоздики, и рядом старушка.

— А нет ли у вас чего-нибудь выпить, бабушка?

— У меня сейчас цветы, но приходите вечером, часам к шести. Будет что выпить для вас и вашей дамы.

— А нет ли чего-нибудь для кода?

— Он сам о себе позаботится.

— Тоже верно. Сколько вы хотите за двенадцать гвоздик?

— За двенадцать гвоздик я бы хотела двадцать четыре кроны.

— Я могу дать вам двадцать.

— Но тогда обязательно приходите вечером. Или платите двадцать четыре кроны.

— Я могу дать аванс.

— Нет. Приходите в шесть. И вот возьмите тринадцатый цветок.

— Вы думаете, это счастливое число?

— Э, мы давно уже не живем в счастье, но и в несчастье еще не живем. Мы где-то там, где нет ничего.

— Я передам привет от вас моей подруге.

— Какое плохое слово. Зовите ее дамой.

— Хорошо.

Я возвращаюсь в квартиру, обнаруживаю свою даму в ванне и вспоминаю, что горячую воду теперь дают совершенно случайно и в непредсказуемое время. Я укрываю ее цветами, и она, смеясь, протягивает ко мне Руки, я роняю свои одежды на кафельный пол и нахожу ее под красными гвоздиками в горячей воде. Ванна большая. Потом мы опять укрываемся цветами, и я не знал, что это так здорово, но потом вода начинает остывать, и мы возвращаемся в мир, забрав букет с собой, только подержав его немного под холодным краном.

Вчерашние розы держатся отлично, и комната начинает походить на банкетный зал. Мы устраиваем большой завтрак, а после ложимся в постель и засыпаем надолго. Я опять просыпаюсь первым и уже сам включаю радио. Советская республика смяла кордоны и баррикады и уже укрепилась на границах соседних районов. Из Палдиски русская морская пехота движется к Таллину. Туда же сбегается и съезжается все живое из округи. Корабли НАТО пробуют приблизиться к нам, но граница уже на замке. Потом я ловлю радио Нарвы. Войска Ленинградского военного округа входят на Северо-Запад. Я выключаю приемник.

Предвечерние часы проходят кое-как, но нас уже подхватывает тревога, да и исход близок. Мы пробуем поесть, потом садимся в кресла слушать пластинки. Это та еще коллекция. Группы каких-то металлистов, Бах, блюзы и даже отрывки московских спектаклей с Ростиславом Пляттом и старыми заслуженными актерами.

— Куда ты?

— У меня тут встреча. Интрижка маленькая. Рандеву. Приду сейчас.

— Ты что? Сиди уж. Там революция, оккупация, аннексия.

— Тут совсем не то, что ты сказала. Не пускай никого, кроме меня. Ключа не беру. Два длинных, девять коротких.

— Не ходи.

— Ну что ты? Я до угла и обратно.

Ровно шесть часов, и бабулька как из-под земли возникает в революционном воздухе.

— Слыхали? Ваши уже в Кейла и на островах.

— Надеюсь, это не причина, чтобы расторгнуть наш контракт?

— Торговля выше политики.

— Что у вас, и сколько с меня?

— Бутылочка «Виру Канге». Сорок крон.

Я пересчитываю наличность.

— А тридцать пять не устроит?

— Не устроит. Если нет денег, возьмите портвейн.

— Нет, давайте. Я вам рублями добавлю. Зачем вам теперь кроны?

— Вы думаете?

— Я знаю. Вот тридцать пять и рубли. Тут даже больше будет.

— А что с нами будет?

— Ну, мы же только торгуем. Я покупаю, вы продаете.

— За цветами утром придете?

— Если доживем.

— Смотрите.

— Спасибо вам.

— Не за что.

В этой водке пятьдесят восемь градусов, и она нас валит с ног. Мы выпиваем ровно половину, потом сидим в кресле, и мне кажется, что это все же сон и он вот-вот прервется.

Ночью наш квартал обстреливают вертолеты, а потом падают бомбы, а может, это и не бомбы вовсе. Но горят жилой дом в полукилометре от нас и фанерная фабрика. Часа в четыре ночи проходят танки, а затем начинается стрельба. Одиночными, очередями, простыми, трассирующими. Мы закрываем окна шторами, выключаем свет и обнимаемся крепко-крепко. Таллинское радио молчит, в приемнике нет диапазона коротких волн, а затем начинается скрежет в эфире. Но еще прорывается Хельсинки, потом Вильнюс, а потом, видимо, взрывается подстанция. Электричества больше нет. Батареек нет и в помине. Иногда мы выглядываем в щелку. За окном горит и продолжает гореть, даже когда перестают стрелять.

Я давно прикидываю, что мне отдать за цветы. Нет больше ни рублей, ни крон, и не занимать же у дамы. Когда рассвело и мы попили холодного чая, так как нет больше и газа, я сверяю часы и с пакетом выхожу из дома.

Это так неожиданно и страшно, что я даже не слышу слов предостережения, а только всхлипы.

Старушка на месте. Под ее ногами поблескивают автоматные гильзы, и дым близкого пожарища стелется рядом, льстиво и добротно.

— Я вижу, вы человек слова.

— Конечно. Вот отличные цветы. У них эстонское название, а как по-русски, я не совсем знаю. Спросите у своей дамы. Чем платить будете?

— Вот здесь рубашка. Совсем новая. Сорок восьмой размер. Румынская. С накладным карманом.

— О! Это стоит больше, чем цветы.

Да ладно. Какие теперь счеты. — Нет, я в долгу. Пока.

— Пока.

Вы читаете Черный нал
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату