Гемфри Деви

Гения» и окончил ее год или два спустя. Поэма была включена в «Ежегодную антологию» 1799 года, издававшуюся Соути, Вордсвортом и Кольриджем. Чтобы дать представление о душевном состоянии Гемфри, хорошо характеризуемом в поэме, приведем из нее четыре строфы в буквальном переводе:

Ужасную завесу ночи прорывая,
Лучи луны играют в океане.
И волны светятся дрожащим светом,
И легкий ветерок рябит морскую гладь.

Мерцающие звезды в Зодиаке
Бледнеют пред мертвящими лучами,
Сияют там, где шар Венеры светит.
Блистают куполом чудесным над волнами.

И если суеверье правит темною душою
И мешает развернуться энергии людской,
Вдохновенный гений над ней стоит высоко.

Природой вдохновенный, сын гения
Над всем земным встает; богатство,
Благородство он презирает, великим
Делом увлекаясь.

Гемфри глубоко любил природу — вид прибрежного утеса в шторм, высокие горы, горный поток. Особенно сильно волновали его проявления стихии.

Величественный утес! Ты рожден в неведомое время.
Долго били тебя валы, и волны долго
Через твои катились камни и жизнь
Твою тем украшали; тебя раскрашивал и желтый мох,
Тебя и росы одевали в покров зеленый.
Орлы ютилися в твоих пещерах.
Долго будешь ты еще стоять неизменимо,
И мощь людская разобьется о тебя.
Ни молнии, ни сила урагана, ни волнам моря
Не одолеть твоей гигантской мощи.

Увлечение поэзией, однако, не помешало Гемфри настойчиво осуществлять намеченный план учебы. В 1796 году Деви начинает заниматься математикой. Он атакует ее с таким пылом, что в течение года осиливает всю среднюю математику. В курс средней математики (Гемфри называет его «математические элементарные начатки») входили: дроби простые и десятичные, извлечение корней, алгебра (до квадратных уравнений), элементы эвклидовой геометрии, логарифмы и т. д., - курс для того времени достаточно солидный. Как и все дисциплины своего «плана занятий», Гемфри берет математику приступом, без посторонней помощи, Впрочем, в Пензансе при всем желании получить эту помощь было не от кого. Упражнения он делал аккуратно и с большой точностью, хотя обходился без циркуля и линейки. Математику он изучал в твердой уверенности, что она будет полезна ему для химии и физики. Знаменитый «план занятий» предусматривал строгую последовательность изучаемых предметов, и математика предшествовала в нем химии и физике. История наук знает имена гениальных ученых, которые, не имея систематического образования, внесли крупные алмазы в сокровищницу знаний, но она почти не знает примеров многолетней, упорной подготовки к ученой деятельности без всякой помощи, в условиях глухой деревушки.

Ученик аптекаря Борлаза, изучая «специальные» предметы, готовится к чему-то большему, чем карьера, предназначенная ему мистером Тонкином. По мере своих сил Гемфри стремится самообразованием получить необходимые ему университетские знания. Придет время, когда Гемфри Деви и его ученик Фарадей раскроют ученым питомцам Оксфорда, Кембриджа и Эдинбурга тайну научного творчества, откроют новую эпоху в науке. А пока кареглазый и кудрявый аптекарский ученик небезуспешно проходит предложенный самому себе курс учения. Борлаз и Тонкин, почтенные представители корпорации медиков, им вполне довольны. Они не знают стихов юного поэта, не знают об увлечении их воспитанника философией, не подозревают, что в долгие ночи при неровном свете коптящей масляной лампы Гемфри «спорит» с Локком. Он ознакомился с работами всех метафизиков и критикует их взгляды. Шепотом, чтобы не разбудить спящих членов семьи, он кому-то со страстью возражает, с кем-то соглашается.

— Разве можно поверить, что ребенок во чреве матери может приобрести слух и осязание, что даже мысль может иметь место до рождения? Нет! Чепуха все это… «Врожденные идеи» есть слова без значения. Все требует строгой проверки. Факты решают все вопросы. Нужно упорно учиться, чтобы разглядеть факты, уметь их сопоставлять, находить им место в какой-то системе, это и будет наука. Мысль есть не что иное, как образование понятных слов (языка), через которые создаются впечатления, идеи, чувства и вся история нашего существования…

Деви усердно изучает физиологию и анатомию. Он познает самого себя. Он вторично «открывает» кровообращение и восхищается гениальным открытием Гарвея. Непрерывно идет процесс накопления знаний. Из различных наук извлекаются кирпич за кирпичом, идет основательная кладка научного мировоззрения. Формируется энциклопедист Гемфри Деви.

В 1796 году впервые переводится на английский язык книга Лавуазье «Элементы химии», а в ноябре или декабре следующего года восемнадцатилетний Гемфри добирается до изучения любимого предмета. Первыми его книгами, к счастью для науки, были «Элементы химии» Лавуазье и «Химический словарь» Никольсена. Прохождение химии первоначально намечалось для приобретения профессиональных знаний. Если уж стать медиком, то медиком широко образованным. В ту эпоху химия все более проникала в медицину, в частности в физиологию, патологию и, конечно, в фармакологию. Закладывались основы так называемой ятрохимии (медицинской химии). Чтобы уяснить себе течение болезненных процессов, нужно внимательно разобраться в химии человеческого организма. Врачи все больше проникались убеждениями в необходимости дополнить схему анатомического строения человека картиной непрерывных физиологических изменений в организме, в свою очередь зависящих от каких-то химических превращений. Это было очередное, но весьма полезное увлечение.

«Элементы химии» возбудили в Гемфри живейший интерес. Читая книгу знаменитого французского ученого, он критиковал идеи Лавуазье, сомневался, отвергал, выдвигал свои собственные. Ни одной мысли он не хотел принимать на веру. Размышления и сомнения толкнули Гемфри на опыты, которые должны были породить новые размышления. Фигура Лавуазье вставала перед Деви во всем своем научном величии. Гемфри решил подвергнуть проверке с пристрастием положения «Элементов химии». Спальня мистера Тонкина превратилась теперь в лабораторию. Рюмки и чашки, старые трубки, какие-то пузырьки и прочий хлам составляли все «оборудование» этой первой лаборатории Деви. Серная, азотная и соляная кислоты,