только?
Митяй ухмыльнулся.
— Говорят, вы их едите?
— Я ж говорил — всякое говно едим. И ежиков.
— Последыш, скажи ему в последний раз, — попросил Круз устало.
— Слушай, ты, — сказал Последыш, сощурившись. — Ты тут понты кидаешь, а ведь ты — никто. Недочеловек. Крыса подземная. Настоящие люди — это те, кто ни солнца не боится, ни высоты, ни холода, ни жары, кто везде может выжить, кто умеет жить. Понял? Ты, крыса, ничего не умеешь, ни бегать, ни драться. Стрелять, и то не умеешь. С пяти шагов в меня не попал. Да если я сейчас тебе пистоль дам, ты со всей обоймы в меня не попадешь ни разу. Знаешь, кто ты? Пустое место. Плесень подземная. Старшой тебя пожалел, потому что он всех жалеет. Все ему интересные — и крысы, и гнилые. Всякая жизнь интересная.
— А ты мне пистолет дай. И посмотрим.
— Развяжи его, — велел Круз. — Дай пээм.
Развязанный, Митяй отошел в угол, потирая опухшие кисти.
— Так где пистолет?
Последыш вынул пистолет, выщелкнул обойму, показал — патроны на месте. Вставил. Швырнул к ногам.
— Давай!
Митяй ухмыльнулся. И вдруг кинулся на пол.
Грохнуло. И еще. С потолка посыпалось. А потом Митяй завопил — тоненько, страшно. Будто заяц в силке.
Кричал Митяй еще с минуту. Потом Круз, подойдя, отвесил ему оплеуху. Митяй замолк, затем заплакал — вздрагивая, подскуливая тоненько.
— Руку ломать не стоило, — заметил Круз, глядя на пухнущее запястье.
— Да я несильно, честное слово. А оно как деревяшка — хрусть. Мы друг дружку сильнее лупим.
В коридоре затопали, и в дверях появились, сопя, мясолицые с автоматами наперевес.
— У нас все нормально, — сообщил Круз. — Разговор с пленным.
— Все нормально, да? Ребята, нормально, — отозвался юноша Григорий из-за спин.
Мясолицые ушли.
— Хочу сказать — мы издевательства над пленными не приемлем, — проинформировал юноша Григорий, — это варварство.
— Он завладел пистолетом. Пытался убить нас.
— Будьте впредь осторожнее, пожалуйста!
— Конечно, — заверил Круз.
— И еще: я попросил бы не умерщвлять пленного до утра. Он должен предстать перед советом, который решит его судьбу. Это наш закон.
— Разумеется.
Последыш хмыкнул.
— Успехов! — пожелал юноша сурово и скрылся.
— Сейчас не будет больно, — пообещал Круз и достал шприц.
Митяй смолк.
— Ну-ну, стрелять не боялись, чего теперь боимся…
— А, — сказал Митяй странно. — А, хы. А-а-а!
— Чего вопишь, придурок? — спросил Последыш и сплюнул.
Митяй замолк снова, задрожал, закрыл глаза.
— Ты говори. Говори, — посоветовал Круз. — Говори, что в голову взбредет. А мы послушаем.
Митяй всхлипнул и заговорил. Он плакал, шмыгал носом, вскрикивал и — говорил, говорил неустанно, боясь оборваться, замолчать хоть на секунду. Круз слушал, кивая, поддакивая, спрашивая коротко — чтобы хоть как-то направить поток слов.
А через полчаса пожалел, что вздумал любопытничать. Сколько раз уже было и сколько раз объясняли, что обычный, средний человек не знает ровным счетом ничего о мире, в котором живет. Знает только крохотный кусок, в котором его жизнь содержится, да и про него рассказать толком не способен. Умение связно рассказать, без лишнего и не отвлекаясь, — детище тысячелетней традиции. В конце концов, в Средние века люди мотались по свету как угорелые, а кто оставил про то рассказы? Пара-тройка школяров, раввинов и монахов. А что уж ожидать от того, кто в своем имени три буквы распознает и тем горд? Этот же тип не из Средневековья, нет. Его народец ракетно ускорился к пещерам. Средневековье проскочили, почти не заметив, и в каменный век не свалились лишь потому, что автоматы под рукой. Сущий ребенок: то хнычет, то хвастает, то грозится, то ноет. И слюни с соплями.
Впрочем, кое-что из бреда все же складывалось в связную картину. Жил подземный народец повсюду: на станциях метро, в проходах, провалах, убежищах и глубоких складах. Растил подземную гадость, дрался, сношался и торговал. На поверхность лазил и торговал с тамошними. Но с поверхности все — уроды больные, известное дело. Настоящие люди — они внизу. Они чужих едят, потому что чужие — они вовсе животные. Баба, если нормального родила, то в силе баба и стоит много. И может менеджером стать над всей станцией, и бабы у нее в совете, а мужики только воюют и товар носят. А у пролетарских ряхи в три полы, они картошку растят под стеклом и гонят из нее. У конечных пшеницу купить можно, зерно такое, вкусное. А сюда полковник гонит, скотина, места ему мало, но все равно гнилых долбить нужно…
— Хватит, — сказал наконец Круз зевающему Последышу. — Пойдем спать.
— А я? А я? — встрепенулся Митяй.
— А ты — здесь, — сообщил Последыш, крутя узел на веревке.
— Тебе он нужен? — спросил Круз, оглядев увязанного Митяя.
— Мне? Зачем?
— Тогда зови здешних, и пошли.
Когда пришли в комнату, где пили грибной чаек, там было пусто и темно. За окном лежали руины огромного города, подсвеченные ленивыми, тусклыми звездами. Да на горизонте, на северо-востоке, мерцало ядовито, трупно.
Круз устроился в кресле, вытянул ноги. И подумал, что смерть можно было выбрать и не такую хлопотную. Потом усталость, уже давно тянувшая веки, навалилась и закрыла глаза.
Когда Круз проснулся, за окном серело предрассветье — зябкое, мокрое. Последыш уже не спал. Стоял у дверей, в одной руке — пээм, в другой — кабар. Круз, чертыхнувшись про себя — в крестец будто песку насыпали, — отскочил к стене, вытянул пистолет, слушая шага по коридору. Нахмурился, махнул Последышу — отбой тревоги.
Дверь толкнули, затем постучали. Круз откинул щеколду.
— Уходим отсюда. Быстро! — приказал Дан, глядя из коридора.
Круз, задавив готовый вырваться вопрос, послушно выбежал в коридор. Дан дышал тяжело, на лице его блестели капли пота.
— Вниз, по лестнице! Да не туда, в конец коридора!
По лестнице скатились кубарем. Внизу Круз подхватил Дана, поволок через вестибюль, мимо баррикады из бетонных блоков. За ней, обратив к потолку припорошенное проказой лицо, всхрапывало тело в бронежилете.
Выскочили из распахнутых настежь дверей, пробежали мимо баррикады снаружи. БМП. Круз, холодея, вскарабкался на башню БМП, дернул люк, свалился внутрь. Шлепнулся на сиденье, потянул, нажал, повернул. Моточудище взрыкнуло.
— Быстро! — закричал Дан, вваливаясь в башню.
Когда проскочили через мост из провалившихся авто, когда оставили за спиной автостену от дома до дома и покатились по гладкому пустому шоссе, Круз спросил наконец:
— А в чем дело?
— Элои, — ответил Дан. — Элои и морлоки.
— Жрут по ночам?
