твоей бабушке: «Никаких сигарет»? Она его не слушала. Без курева, возможно, она бы еще немного пожила. Но как? В каких условиях? Неужели на старости лет жизнь должна превращаться в борьбу за выживание? Еще ложечку сахара, пожалуйста. Ты же знаешь, я люблю сладкий кофе… Спасибо, дорогая. Так о чем это я? Ах да, насчет борьбы за выживание. Я не хочу прозябать, я хочу умереть в одночасье, как твоя бабушка. Что ты об этом думаешь? – спросил он, поднося чашку к губам.
– Я вообще не хочу, чтобы вы умирали. Всякий раз, когда уходит дорогой человек, он как будто уносит с собой частицу и нашей жизни, – ответила Пенелопа.
Из-под стола послышалось жалобное «мяу!». Молодая, явно беременная кошка терлась о ноги Пенелопы.
– Ты взяла себе кошку? – удивился профессор.
– Это она взяла меня себе. Она давно уже кружила в саду. Я давала ей поесть и попить, а потом заметила, что она беременна. Тогда я поставила для нее корзинку под верандой, постелила на дно старый свитер. Надеюсь, она там окотится.
Профессор поблагодарил за кофе и ушел. Кошка поплелась за ним в сад. Пенелопа закрыла входную дверь; теперь она была готова позвонить Мортимеру. Она набрала миланский номер, но слуга-испанец сообщил ей, что доктор в Бергамо. Тогда Пенелопа позвонила в палаццо Сан-Витале.
– Рада вас слышать, синьора, – отозвалась Чезира. – Сейчас передам трубку доктору.
Через несколько мгновений в трубке раздался его голос:
– Привет, Пепе.
– Мне надо с тобой увидеться, – сказала Пенелопа.
– В любой момент.
– Я в Чезенатико. На дорогу уйдет три часа.
– Можешь приехать, когда захочешь.
– Сейчас запру дом и выезжаю.
– Я жду тебя.
Пенелопа медленно опустила трубку на рычаг, обошла весь дом, запирая двери и окна. Опять послышался жалобный кошачий призыв. Пенелопа выбежала из дому и нашла кошку в корзине под верандой. Маленькая бродяжка смотрела на нее умоляюще. Видно было, что она вот-вот окотится и что ей больно. Пенелопа принялась осторожно и бережно массировать ей живот. Так делал Мортимер, когда она рожала Луку.
ТРЕТЬЯ БЕРЕМЕННОСТЬ
1
Пенелопа вошла в дом с тяжелой одышкой: нелегко было тащить два больших пакета, полных провизии. Она была уже на девятом месяце беременности и поправилась на десять кило. Телефон звонил. Поставив сумки на пол, Пенелопа бросилась снимать трубку. Это звонил ее муж из редакции.
– Пепе, я сегодня пригласил на ужин Москати с женой. Приготовь что-нибудь изысканное, у тебя здорово получается. Прошу тебя, постарайся, мы не должны ударить в грязь лицом.
Она еще не отдышалась, ноги у нее сильно отекли. Профессор Вивиани, наблюдавший ее с самого начала, обнадежил Пенелопу, заверив ее, что ребенок чувствует себя превосходно, а ей самой нужно только придерживаться строгой диеты. Увы, именно это у нее никак не получалось. Она не могла удержаться от тайных набегов на кондитерскую в конце квартала, где объедалась сладкими булочками с ванильно-шоколадной начинкой.
– Но почему именно сегодня? Я так устала, Андреа, – робко возразила Пенелопа.
– Но ведь сейчас всего одиннадцать утра! У тебя впереди целый день. Успеешь отдохнуть, а вечером будешь в отличной форме. Я на тебя полагаюсь. Целую, – он повесил трубку.
Пенелопа без сил опустилась в кресло и сбросила с опухших ног казавшиеся колодками туфли. Безнадежный вздох вырвался у нее из груди. Ей еще предстояло убрать постели, выстирать корзину белья, приготовить обед, съездить в школу за Лючией и Даниэле. А после обеда придется готовить «изысканный» ужин. Какой там отдых! Андреа был озабочен только тем, чтобы не ударить в грязь лицом перед Москати и его прекрасной половиной, которой он продолжал изменять с Дианой Мильяваккой. Ему хотелось похвастать перед Москати своим прекрасным домом и тем, сколько блюд умеет приготовить к ужину его жена. Он даже не задумывался над тем, что все это – труд и заслуга одной только Пенелопы. Чтобы отремонтировать и привести в порядок новую квартиру, Пенелопа истратила весь свой авторский гонорар за «Воздушный поцелуй». Ей была крайне необходима помощь в домашнем хозяйстве, но она понимала, что не может себе позволить нанять прислугу, и продолжала сама тащить семейный воз.
Она со всем возможным старанием приготовила ужин и уложила спать Лючию и Даниэле, строго- настрого велев им вести себя хорошо, так как у папы будут важные гости, потом накрыла на стол в столовой: постелила фламандскую скатерть, поставила фарфоровый сервиз, английское столовое серебро и великолепные бокалы богемского хрусталя, принадлежавшие еще бабушке Диомире.
Ни Москати, сын разнорабочего родом из Неаполя, ни его жена, происходившая из весьма скромной миланской семьи, не оценили по достоинству утонченную роскошь сервировки. На протяжении всего ужина Пенелопе пришлось таскать свой немалый вес из кухни в столовую и обратно, а Андреа тем временем вел с гостями светскую беседу, отдавал ей распоряжения и виртуозно игнорировал ее усталость.
В какой-то момент жена Москати заметила:
– Дорогая, мне кажется, у тебя усталый вид.
Это замечание прозвучало как насмешка. Супруга главного редактора не снизошла даже до предложения помочь ей убрать со стола, хотя видела, как тяжело она дышит, как мешает ей двигаться огромный живот. Пенелопа не стала ей отвечать. Когда Андреа выдвинул очередное требование – подать кофе и к нему виски двенадцатилетней выдержки, – она молча прошла по коридору в спальню и опустилась на кровать. Она была совсем без сил и ощущала болезненные тупые уколы в пояснице.
