– Какай же ты, папочка, предатель! Я просто слов не нахожу! Еще позавчера я была твоей ненаглядной дочуркой, а сегодня ты устраиваешь мне выволочку из-за какого-то несчастного сока. Мама избаловала тебя гораздо больше, чем меня! Теперь увидишь, что значит содержать семью. – От злости голос у Лючии становился пронзительным. Она схватила со стола яблоко и выскочила из кухни, хлопнув дверью.
Андреа нагнал ее в коридоре.
– Я запрещаю тебе хлопать дверью! – крикнул он в ярости.
– А в чем дело? Ты сам вечно хлопаешь дверью, – парировала она с коварной улыбочкой, накидывая на плечи лямки набитого книгами школьного рюкзака.
В этот момент появился Даниэле.
Андреа взглянул на него, как будто видел в первый раз. Его старший сын был полной противоположностью Лючии. Лицо южного типа, как у матери и дедушки Мими. В свои пятнадцать лет он еще продолжал расти, но стать великаном определенно не обещал. У него была явная склонность к полноте. Пенелопа утешалась тем, что в его возрасте у нее были те же проблемы. Даниэле еле успевал в школе, как и она когда-то. Он был раним и неуверен в себе. Она выплескивала свои комплексы в ссорах с матерью, он мочился в постель во сне, был преувеличенно привязан к своему питону и увлекался пирсингом, то есть протыкал кожу и цеплял на нее всевозможные колечки и булавки. Кроме того, он одевался, как бродяга с помойки, и мылся, только когда Пенелопа силой заталкивала его под душ.
Этим утром Даниэле явился умытым. Колокольчик, свисавший с мочки одного уха, кельтский крест, украшавший другое, кольцо, продетое через верхнюю губу, а также бисеринки, вплетенные в бровь, исчезли.
– Ты не заболел? – с тревогой спросил Андреа.
– Я чувствую себя паршиво. Сегодня у меня две контрольные, а я не готов, – признался старший сын.
Даниэле сел за стол, когда Лука уже намазывал варенье на ломоть поджаренного хлеба. Он налил холодного молока в глубокую тарелку и насыпал в нее овсяных хлопьев. Лука протянул ему сахарницу.
– Никакого сахара, – объявил Даниэле. – От него толстеют, а мои умственные способности от него не улучшаются.
Андреа наконец смог сварить себе кофе. Он стоял спиной к детям и прислушивался к их разговору.
– А что такое «умственные способности»? – спросил Лука.
– Это такие шарики, которые крутятся в мозгу. Когда они заходят за ролики, становишься полным кретином, – совершенно серьезно объяснил Даниэле.
– А можно вообще никогда не быть кретином? – пожелал узнать Лука.
– При желании можно. Даже самую чуточку кретином можно не быть. С сегодняшнего дня я отказываюсь от пирсинга и от сахара.
– А мне нравились твои сережки. Ты мне их подаришь?
– Нет. Оставлю себе на память.
– Ты полный кретин, – подвел итог Лука.
Андреа повернулся кругом и бросил на них грозный взгляд.
– Немедленно прекратите! Не желаю больше слушать эту ругань.
Он повысил голос, хотя его радовало чистое лицо Даниэле. Они вместе направились к двери.
– Папа, если я провалю эти две контрольные, они трахнут меня в задницу и оставят на второй год.
– Я же сказал: никакой ругани, – напомнил Андреа.
– Я не сказал ни одного бранного слова, – усмехнулся мальчик.
– Ума не приложу, как ваша мать могла терпеть вас все эти годы, – вздохнул Андреа, открывая сыну дверь. Потом он вспомнил, что дети – продукт семьи, а значит, он тоже несет за них ответственность.
Андреа вернулся в кухню. Лука не спеша пил свой чай.
– Иди одевайся, – твердо сказал Андреа.
– Есть еще время. Выпей кофе, – посоветовал ему малыш.
– Уже восемь. Почему Присциллы не видно?
– Наверно, поссорилась с Мухамедом, – с невинным видом сообщил Лука.
– Кто такой Мухамед?
– Ее жених. Он ее бьет, потому что ревнует. Она приходит к маме, показывает ей синяки и плачет. Мама звонит Мухамеду и грозит сдать его в полицию. А Мухамед говорит, что пусть она занимается своими делами, а не то он придет сюда и побьет нас всех. Тогда Присцилла начинает еще больше плакать и…
– Довольно! Больше я ничего не желаю знать. По крайней мере сегодня утром с меня хватит, – остановил сына Андреа, чувствуя, что его терпение подверглось тяжелому испытанию.
Тут зазвонил телефон.
– Я, я отвечу! – крикнул Лука, пулей устремляясь в гостиную.
Погруженный в размышления о своих ошибках, Андреа с унылым видом отхлебывал кофе. Он очень надеялся, что письмо к Пенелопе поможет ему восстановить взаимопонимание.
– Присцилла попала в больницу, – объявил малыш, появившийся на пороге кухни. – Сегодня она не
