— Найди мне Джиджи Лопеса, — неожиданно приказал Риккардо.
— Слушаюсь, синьор, — с улыбкой ответил секретарь.
Имя Джиджи Лопеса значило только одно — женщины. Похоже, буря улеглась и Риккардо возвращался к обычному образу жизни.
В лифте секретарь прочел список тех, кто звонил, вычеркнул имена лиц малозначительных, определил тех, чей звонок представлялся важным. Работа Франко не кончалась никогда, даже тогда, когда босс позволял себе минутку отдыха.
У дверей апартаментов Риккардо поджидал его личный камердинер Саверио.
— Здравствуйте, синьор, — поздоровался он.
Хозяин и слуга обменялись улыбками. Они вполне ладили друг с другом: Саверио родился, чтобы служить, Риккардо — чтобы повелевать. Один нуждался в другом. Слуга помог господину снять пиджак и надеть синий шерстяной кардиган, протянул ему мягкие домашние мокасины из козловой кожи. Потом Риккардо умылся, а Саверио объявил, что обед подан.
Камердинер, молодой фриулец, никогда не говорил лишних слов и являлся воплощением деловитости. Он как бы был настроен на волну Риккардо, умел угадывать его желания и предвосхищать распоряжения хозяина.
Риккардо только сел за стол, как в дверях появился помощник:
— Джиджи Лопес на проводе.
— Подай телефон.
Камердинер поставил на стол аппарат.
— Рад поговорить с тобой, — услышал Риккардо голос Лопеса.
Интонации были вполне светские, но голос звучал несколько глухо и неуверенно. Признак старости. Сколько же Джиджи лет? Пожалуй, за семьдесят. Сводник высокого полета, получавший немалый доход от древнейшей из профессий.
Лопес ввел в свет потрясающих красавиц. Некоторые из них, наделенные умом и поистине королевским величием, стали прекрасными женами и незаменимыми спутницами жизни для графов и маркизов.
— Пришли мне девушку, — приказал Риккардо.
Больше он ничего уточнять не стал, зная, что Джиджи пришлет лучшую.
— Когда? — спросил старый сводник.
Лопес страшно обрадовался возвращению этого блудного сына, который платил щедро, не торгуясь.
— Через час.
— Будет тебе через час девушка, — заверил Джиджи, перебирая в уме свой гарем: фотомодели, манекенщицы, начинающие актрисы. Для Риккардо следовало выбрать лучшую.
— Привет, меня зовут Вивьен, — чувственным голосом произнесла девушка.
Она говорила по-английски с заметным австралийским акцентом.
— Ты откуда приехала? — сам не зная зачем, спросил Риккардо.
— Из Австралии, из Сиднея, — с готовностью ответила гостья.
Риккардо улыбнулся, не понимая, почему он проявил такое любопытство.
— Я тебя рассмешила? — удивилась девушка.
— Нет. Я никогда бы себе не позволил над тобой смеяться.
Вивьен оказалась очаровательным созданием: огненные густые и пышные волосы падали на плечи, огромные золотистые глаза, белоснежная кожа, нежная улыбка и безупречное тело.
— Мне раздеться? — спросила она, глядя на него невинными глазами школьницы.
— Сразу видно — женщина исключительной стыдливости, — пошутил он.
— Опять смеешься?
Девушка улыбнулась и решительно, без всякого смущения, сняла джинсы. Риккардо сделал вид, что в восторге, и шутливо спросил:
— Разве я похож на мужчину, который шутит с едва знакомой женщиной?
— Нет, — рассмеялась она. — Ты, похоже, джентльмен старых нравов.
— Вот видишь, — заметил Риккардо, — мы сразу нашли общий язык.
Он был благодарен этой девушке за то, что она не создавала ему никаких проблем, более того, помогала забыть те, что мучили его.
Вивьен, все так же просто и естественно, сняла блузку. Сколько раз наблюдал Риккардо подобную сцену? Сколько прекрасных женщин, стоило им дать знак, начинали раздеваться перед ним, предлагая себя? Много, слишком много. Он только в романах читал об утонченном наслаждении долгого ухаживания за женщиной. Сам лично он такого не испытал. Риккардо носил громкое имя, пользовался широкой известностью, обладал неотразимым обаянием; как о мужчине о нем ходили легенды; наконец, у него были деньги — так что долго уговаривать женщину не приходилось.
Он взглянул на обнаженную фигуру, стоявшую напротив окна в золотистом свете послеполуденного солнца. Казалось, она была высечена из мрамора и выглядела то ли девочкой, наделенной женской чувственностью, то ли чувственной женщиной, сохранившей невинность ребенка.
Вивьен подошла к нему и обвила руками его шею.
— Мне с тобой повезло, — произнесла она, легко коснувшись губами губ Риккардо.
— Повезло? Повезло, что ты — такая красавица? — насмешливо спросил он.
— Нет, мне повезло, что я с тобой.
Она прильнула к нему обнаженным телом и продолжала:
— Моя подруга уже год живет в Италии и говорит, что с тобой встретиться почти невозможно. А я приехала неделю назад и вот…
— Сработал закон больших чисел, и тебе повезло…
— Любовь моя, — прошептала Вивьен, обхватив его лицо ладонями и увлекая к дивану. — Ты мне очень нравишься, и я сумею понравиться тебе.
Риккардо закрыл глаза и увидел перед собой вместо разгоряченного лица Вивьен строгие, прекрасные черты Глории. Потом замелькали, закружились, словно в бешеной круговерти рулетки, разные лица: безумный взор Консалво, порочная привлекательность Рауля, двусмысленная развращенность Санджи. А потом он сжал в своих объятиях детски невинное тело Глории и поцеловал губы, что впервые улыбнулись ему в саду виллы Летициа в Версилии в тот день, когда они познакомились.
— Видишь, я сумела понравиться тебе, — произнесла Вивьен.
Их поцелуй был страстен и нежен, робок и дерзок; в нем сочетались братская нежность и агрессивный любовный пыл. Вивьен знала о сексе и о любви все, она легко могла отличить горячее и искреннее чувство от механических потребностей плоти.
— Глория, — чуть слышно прошептал Риккардо.
— Вивьен, — поправила его девушка.
Риккардо открыл глаза.
— Вивьен, — равнодушно повторил он. — Спасибо, ты позволила мне увидеть мечту.
— Что ты имеешь в виду?
— А теперь мечта рассеялась как дым, — ответил Риккардо, отодвигаясь от девушки.
Ее обнаженное тело напоминало ему о собственной постыдной слабости. Жар страсти погас, Риккардо ощутил липкий кошмарный холод. У него даже руки заледенели, он готов был оскорбить или ударить девушку.
— Я что-то сделала не так? — спросила Вивьен, едва сдерживая слезы.
— Нет, это я сделал кое-что не так.
— Может, попробуем еще раз? — умоляющим тоном предложила она.
Девушке казалось, что прекрасное приключение не может вот так кончиться.
— Повторение лишь усугубит ошибку.
— Не понимаю!
