— Ждал, когда вернется синьорина Мария. Знаете, этот молодой человек… — Джакомо был воспитан на старинных правилах, которые заключаются в том, чтобы не только не проливать соус на скатерть, но не заметить, если пролили другие.
Анна же, напротив, не нуждалась сейчас в тонкостях — она была буквально вне себя. У нее было такое чувство, будто ее изнасиловали.
— Граф платит телохранителям и содержит целый штат прислуги, чтобы обеспечить мне хоть немного спокойствия, а я нахожу в своем бассейне черт знает кого! Вы что, с ума сошли? Я выкину вас всех! — пригрозила она.
Но мажордом привык к подобным бурям и сохранял спокойствие.
— Если синьора позволит, я бы хотел напомнить, что этот юноша…
— Мне неинтересно знать, кто он, — прервала Анна резко. — Я не желаю видеть подобных типов в своем доме. Это ясно?
— Ясней ясного.
В этот момент вошла Мария, она была с хлыстиком в руках и в костюме для верховой езды. Было приятно смотреть на нее, такую стройную и грациозную, с румянцем на нежных щеках, еще не остывшую от манежа.
— Чао, мамочка, — поздоровалась она. — Что случилось? Я слышу, ты кричишь.
Джакомо удалился с достоинством старой охотничьей собаки, поскольку гнев Анны нашел наконец достойную мишень.
— Что это за тип с физиономией дегенерата ждал здесь твоего возвращения? — спросила она, требуя немедленного ответа.
Мария засмеялась.
— Мама, ты великолепна, — сказала она. — Иногда ты даже превосходишь дедушку в крепких выражениях, если тебя рассердить. Ты его достаточно наказала, беднягу. Искупать в бассейне и даже не предложить переодеться.
— Это он тебе сказал?
— Нет, ему было не до того. Мне Курт сказал, когда вел его к машине. Его отделали так, что жалко смотреть. Ты можешь мне объяснить, за что ты столкнула его в воду?
— Он за мной подглядывал, когда я купалась. — Анна нервно передернулась от мучительного чувства стыда.
— Мне очень неприятно, — пробормотала Мария, нахмурившись.
— Ладно уж, черт с ним, — сказала Анна, махнув рукой. — Объясни-ка мне лучше, кто он такой.
— Франко.
— Какой Франко?
— Младший сын министра, — сообщила она тоном заговорщика.
Анна упала в кресло, раскинула руки и разразилась громким смехом.
— Сын министра! — воскликнула она. — Ну конечно же! Франко. Я видела его еще ребенком. Папины друзья прозвали его Бесенком. Он и в самом деле был порядочным проказником. А я-то думала, что это за тип, с которым… Ну, в общем, тот, с которым ты водишься последнее время.
— Это он и есть, мама, — призналась девушка с непринужденным видом.
Развлечение кончилось, Анна вновь стала серьезной.
— А сколько времени длится эта история? — усталым голосом спросила она.
— Несколько месяцев, — сообщила Мария. — Да что за важность?
Вместо ответа Анна перешла в свой кабинет, небольшую комнату, обставленную в стиле Луи- Филиппа, с обивкой в розовых тонах. На стене в золоченой раме висела картина кисти Лонги, представляющая «Отдых дамы». Это полотно, похищенное перед первой мировой войной из коллекции графов Спада, было найдено полицией в Париже, а позднее продавалось на аукционе Сотби в Лондоне. Поверенный Больдрани купил его за триста тысяч фунтов. Анна получила эту картину в подарок, когда была еще девочкой, и особенно ее любила. В ней была какая-то нежная, успокаивающая тональность.
Мария села рядом на диван, немного надутая из-за предстоящих расспросов.
— Среди всех проказников ты выбрала худшего, — сказала мать, неодобрительно покачав головой.
Мария попыталась все обратить в шутку.
— Ты же знаешь, мама, в нашей семье ничего не делается наполовину, — сказала она. — Мы всегда выбираем самое-самое. Он мне и понравился своей дуростью.
— В этом он превзошел своего отца, — заметила Анна с усмешкой. — Я слышала, этот парень не живет в семье.
— Нет, не живет.
— И если память мне не изменяет, он примкнул к какому-то экстремистскому движению. Или я ошибаюсь?
— Когда мы вместе, мы не говорим о политике, — сказала Мария, смягчив улыбкой непочтительность ответа.
— Избавь меня от подробностей, — сухо сказала Анна.
— А ты избавь меня от расспросов в стиле чиновника из налогового ведомства, — отпарировала дочь.
— Тогда конец допросу, — объявила Анна. — Иди переоденься. А у меня сейчас дела.
Едва дочь вышла, она бросилась к телефону и набрала номер Джанфранко Маши.
— Как дела? — спросил он.
— Плохо, — ответила Анна.
— Я нужен? — с готовностью сказал журналист, знавший ее характер.
— Пошли двух своих ищеек по следу Франко Р.
— Сына того самого?
— Вот именно. Похоже, он имеет отношение к одной террористической организации.
— Есть информация?
— Свяжись с Пациенцей. Мы поговорим через час. Я его предупрежу. Если дело нечисто, он сумеет поймать рыбку в мутной воде.
— А если всплывут факты? Или хотя бы косвенные улики?
— Ударь в большой барабан. Мне нужно подмочить репутацию этого ублюдка.
Она бросила трубку, даже не попрощавшись. Удовлетворенно откинулась на спинку дивана. Сорвалась с тетивы и полетела в цель еще одна стрела: дни министра в правительственном кабинете были сочтены.
«А теперь, если хочешь меня шантажировать этими чертовыми письмами, начинай, — подумала она. — Это проще сказать, дорогой мой, чем сделать». После разговора с Пациенцей желание раскрыть тайну своего происхождения не давало ей покоя.
— Итак, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? Что ты собиралась делать, когда я появилась и испортила тебе музыку? — Анна снова была настроена благожелательно по отношению к дочери, немного сумасшедшей, как считала она, но все равно любимой.
— Я бы пошла гулять с Франко и друзьями, — ответила Мария с набитым ртом. Они уже кончали обедать.
— Тебе придется удовольствоваться только «друзьями», — заметила Анна.
Они обедали в «трапезной». Так архитектор Мауро Сабелли Контини назвал свой обеденный зал, спроектированный для Анны Больдрани: ослепительно белое помещение с длинным столом из ореха и стульями с высокой прямой спинкой. Единственным украшением девственно белых стен был Христос умбрийской школы. Общий тон был строгий и в то же время радостный. Многие пытались скопировать эту идею, но никому не удалось достичь подобной гармонии форм и объемов, так удачно воплотившейся в этом интерьере.
— А Липпи тоже с нами, — объявила Мария, подчеркнув своим тоном чрезвычайность этого сообщения.
— Что за чудо? — сказала Анна. В те редкие его наезды, когда сын бывал в Милане, он жил обычно
