войны не хватало.
— Бывает, что человек попадает в бурю, — философски ответил Чезаре, — терпит крушение, обессиленный добирается до острова и находит на нем сокровище. А другой сидит себе дома, но его настигает удар, и он умирает.
— Ты слишком много читаешь книг, — заметил Риччо, пожав плечами. — Как ты думаешь, побеждают колбасники? — В те дни как раз войска генерала фон Мольтке разбили французов у Шарлеруа и нацелились на Париж. Об этом было много разговоров.
— По мне, в этих войнах не побеждает никто, — изрек Чезаре.
— А в «Корриере» написано, что французы терпят поражение.
— Спи, Риччо. У нас впереди еще две ночи и два дня работы.
— Если война помешает моей коммерции, я им устрою бойню, — пригрозил Риччо. — Откуда берутся люди, которым нужна война? У нас в Милане есть хлеб, есть работа. Филиппо Турати сказал, что Милан — это мастерская Италии, как Англия — мастерская Европы.
— Ты, наверное, даже не знаешь, где она, эта Англия, — съязвил Чезаре.
— Ну и что же? Филиппо Турати-то знает, — с достоинством отпарировал тот.
Это были обычные разговоры о войне, которых Риччо наслушался в остерии. Чезаре усмехнулся. Его- то самого ничто не остановит на пути, который он наметил себе. Никакая война не изменит его планы, и он не окончит свои дни ни на минуту раньше, чем совершит то, что записано в великой книге Судьбы. Он уже многое понял, живя в стране, расколотой на множество провинций, которая питала мировую индустрию, экспортируя в обмен на твердую валюту миллионы рабочих рук в более развитые страны, истощая себя, но вращая при этом колесницу прогресса. Для многих соотечественников добраться до далеких берегов Америки представлялось единственным выходом, но не для него. Его не тянуло ни в Европу, ни в Америку, его мир был здесь: дом, квартал, город. Но придет время, когда имя Чезаре Больдрани будет известно всему деловому миру. И во Франции, и в Англии, и за океаном будут считаться с ним. Доведись это увидеть отцу, он похлопал бы его по плечу с уважением, и мать была бы счастлива, узнай она об этом. Душа ее успокоится, когда он выведет в люди братьев, и Джузеппина с его помощью устроит свою жизнь.
— Эй, Чезаре, приехали! — растормошил его Риччо, прервав это полураздумье-полусон. — Спрыгивай.
Чезаре ступил на землю и протер глаза. Светало, лошадь стояла у большого сарая на гумне. Пес с лаем выбежал им навстречу, его хозяин в большой соломенной шляпе, надвинутой на лоб, подходил к ним. Чезаре обменялся с крестьянином крепким рукопожатием, и они заговорили о ценах на вино. Пора было от грез переходить к делу.
23
Чезаре пока не решался покинуть прачечную Матильды, где его обязанности с началом войны умножились. Полки становились все многочисленнее, военные учения проходили все чаще — белья из казарм поступало все больше.
Капитал их прирастал, но ни он, ни Риччо еще не могли расстаться со старой работой. Прошла осень, потом зима. Майское солнце уже сверкало над цветущими лугами, в небе весело носились стрижи и ласточки.
— Господи, неужели и до нас когда-нибудь доберется война? — подумала Матильда, вдыхая ароматный утренний воздух.
Она вошла в прачечную по делу и застала здесь Чезаре одного. Голый по пояс, он орудовал гаечным ключом возле котла, который все время барахлил и требовал ремонта. Его блестящая от пота спина лоснилась в солнечном свете, крепкие мускулы бугрились на широких плечах.
— Почему ты здесь? — спросила Матильда.
Парень поднял свое красивое лицо и улыбнулся ей голубыми глазами.
— Проклятый болт не держит, — ответил он.
— Сегодня вызову рабочего, чтобы поменял его, — сказала Матильда. Она говорила о машине, но думала о нем, этом статном широкоплечем юноше, чьи блестящие от пота плечи и грудь действовали на нее возбуждающе.
— Я сам могу починить, — сказал он. — Что тут такого?
Они были вдвоем в этой жаркой, насыщенной паром прачечной, среди котлов, корзин с уже выстиранным бельем и тюков с грязным, и эта нечаянная близость, которой Матильда, борясь с искушением, все эти дни избегала, волнующе действовала на нее. «Держи себя в руках. Ты почтенная вдова. И должна вести себя подобающим образом», — твердила она себе, теребя портрет покойного мужа на груди, но, вопреки этому, уже ощущала, что не способна противостоять этому неодолимому влечению.
Они безотчетно сблизились: Чезаре робко улыбался, а она готова была разрыдаться и все отрицательно мотала головой, но глаза ее горели желанием, а упругая грудь поднималась и опускалась в такт учащенному дыханию.
Через мгновение они упали на еще мокрое и пахнущее щелоком белье, забыв обо всем. Они еще не остыли от этой близости, как в прачечную вбежала одна из работниц с криком:
— Война! Началась война! О Господи, что с нами будет!.. [4]
Женщина была так потрясена, что не заметила того, что было бы трудно не заметить при других обстоятельствах. Она опустилась на кучу грязного белья и, закрыв лицо ладонями, зарыдала.
— Кто тебе сказал, что началась война? — спросила Матильда, торопливо приводя свою прическу и одежду в порядок. Придя в себя от этого вихря страсти, она была больше озабочена тем, как избежать огласки, чем международным конфликтом, который давно уже назревал.
— Пришел сержант из казармы, — всхлипнула женщина.
— Где он?
— Ждет там, снаружи.
Чезаре вспомнились сборища бесноватых интервенционистов, их истошные вопли на митингах, их руки, размахивающие флагами, и понял, что они добились своего. Все эти герои, которые так любят шуметь на площадях, они-то не попадут в окопы. Они-то как раз останутся здесь, эти папенькины сынки в полувоенных куртках и воинственно заломленных шляпах, эти пустые адвокатишки и тщеславные актеришки, эти дамы, до безумия увлеченные своим божественным Д'Аннунцио, пожирательницы его стихов и романов, жаждущие грешить, но не имеющие смелости для этого. Но других они загонят туда.
— Я люблю тебя, — сказал Чезаре тихо.
— За что же, дорогой? — спросила она взволнованно.
— За твое великодушие, за твою храбрость.
Женщина, которая объявила им о войне, смотрела на них, не понимая.
— Что сказать сержанту? — спросила она.
— Скажи ему, что я сейчас приду. Ступай же, — приказала Матильда.
— Не такая уж я храбрая, милый, — сказала она, когда работница ушла.
— Если ты захочешь, я никогда тебя не оставлю, — пообещал он.
Матильда покачала головой и улыбнулась сквозь слезы: она плакала, смеясь, и смеялась, плача. «Началась война, а я здесь плачу и смеюсь, потому что мальчик сказал, что любит меня».
24
Уходили один за другим на войну безусые юноши и отцы семейств, оставляя матерей и жен в отчаянии. Войну воспринимали, как землетрясение или потоп, и так же мало ее понимали. Лишь немногие думали, что понимают причины и цели ее и, исходя из этого, одобряли войну или осуждали. Большинство же принимали свой жребий безропотно, видя в ней лишь наказание Божье.
