— Любовь моя! — упал он перед ней на колено. — Моя единственная, как же мне не хватало тебя!.. — Все это происходило на людной улице. Некоторые из прохожих оглядывались на них, улыбаясь этой забавной пантомиме.
«Хорошо еще, что никто из дома не видит», — подумала Мария, которая не хотела бы, чтобы Чеккина, Амброджино, а главное, синьор Чезаре были очевидцами этой сцены.
— Дом рабства, — возгласил он тоном трибуна, вытянув руку в сторону палаццо Больдрани, притаившегося за деревьями.
— Ты приехал за нами? — спросила Мария, после того как он наконец поднялся и нежно обнял ее. — Значит, ты уже нашел работу? — спросила она, вспомнив их договор.
— Работу, которая сделает тебя всемирно известной, — как всегда отшутился он.
— Я не прошу так много, — ответила Мария, которая уже думала, как сообщить эту новость синьору Чезаре и матери. Вера, понятно, снова примется за свои нравоучения. Но что скажет Чезаре Больдрани?
— Бог мой, как ты хороша! — увивался вокруг жены Немезио. — Как я по тебе соскучился! — Он то сжимал ее в объятиях, то целовал на ходу в щеку, то шептал ей на ухо нежные слова, и, ошеломленная его появлением, солнцем, этой суматохой, от которой кровь бросалась ей в голову, Мария чувствовала, как вновь становится его покорной рабой.
— По крайней мере мог бы предупредить меня. Ты ведь знаешь, что я устроилась на работу.
— С эксплуататорами не разговаривают, — заявил он. — Завтра ты бросишь все и уедешь со мной. — Он был решителен, красив и силен, как прежде. Он похудел, черты лица стали мягче, он казался моложе. Его зеленые глаза, полные радости, отражали яркий солнечный свет.
— Ну, — сказала она неопределенно, — об этом мы еще поговорим. Когда ты приехал?
— Еще было темно, еще звезды не погасли, — в том же тоне продолжал он. — Я видел, думая о тебе, как рождается солнце. Я искал тебя на улицах города, я бродил по его паркам и садам.
— Было бы проще искать меня там, где я была. — Мария пыталась вернуть его к реальности.
— Я не хотел услышать ответ хозяина или хозяйки, — нахмурился он, — что слуги не имеют права пользоваться телефоном.
— Да ну, Немезио, — протянула она, — мы же не в каменном веке.
Они уже были на пьяцца дель Дуомо и шагали под портиками.
— Кто они, эти люди, на которых ты работаешь? — спросил он. — Ты в своих письмах ничего о них не говоришь.
— Сначала их было двое, — сказала она, беря его под руку, — брат и сестра. Сестра умерла, — печально добавила она. — И остался он.
— Что этот тип из себя представляет? — не унимался Немезио.
— Очень богатый, — объяснила Мария, — очень одинокий, очень важный.
— Молодой? — спросил он с подозрительным равнодушием.
— Ревнуешь? — спросила она кокетливо.
— Я слишком уважаю тебя, чтобы ревновать, — изрек он.
— Я тебя тоже уважаю, — Марии никогда не удавалось развести уважение с ревностью.
— Так он молод? — настаивал Немезио.
— Старый, — сказала она шутя. — Толстый и безобразный.
— Возраст и красота не в счет, — заметил Немезио, которого скорее успокоило бы наличие у Больдрани супруги.
Молодые люди свернули на виа Каппеллари, сели на двадцать четвертый трамвай и вышли на конечном кругу на виа Рипамонти.
— Почему здесь? — удивленно спросила Мария.
— А почему нет? — отпарировал Немезио.
Они свернули влево, прошли мимо маленькой церкви, потом по узкой улочке и за поворотом оказались в чистом поле.
— Разве не красиво? — Он знал, что ей здесь понравится.
— Да, это удивительно, — воскликнула Мария, глядя на сверкающий на солнце канал. Длинный ряд тополей окаймлял его берега, вдоль которых бежала чистая свежая вода.
— Так и хочется искупаться, — весело засмеялась она.
На горизонте вырисовывалось аббатство Кьяравалле.
— Тут должна быть недалеко старая остерия.
Был воскресный полдень, и Мария поняла вдруг, что первая половина дня кончается.
— Но уже поздно! — вспомнила она о времени. — Меня ведь ждет мать.
— Если ты разок опоздаешь, ничего не случится. Ты ведь здесь со своим мужем, а не с кем- нибудь.
— А ведь и вправду, — шутливо сказала она, — у меня, оказывается, есть муж. Ты заходил к Джулио? — спросила она.
— Я хотел увидеть его вместе с тобой. — Он говорил искренне, и Мария ему верила.
— Он вырос, знаешь? — сказала она, прижимаясь к его руке. — Кажется уже годовалым ребенком. Выражение лица такое взрослое. И, хоть ты этого и не заслуживаешь, похож на тебя.
— Смотри, тебе нравится?
Они пришли к старой остерии, с навесом из вьющихся растений, с огромной глицинией, которая отважно карабкалась по каменной стене. Лучи солнца, проникая сквозь листву, освещали деревянные столики. Им подали хлеб с колбасой и красное вино, шипучее и прозрачное. Они весело ели и пили с отменным аппетитом молодости. Вино сверкало в их взглядах, горело на щеках и разжигало страсть, которую приходилось сдерживать.
После обеда они гуляли вдоль канала, в тени тополей. Они держались за руки и больше не разговаривали: все помыслы, все желания сосредоточились на одном, и это гармонировало с жужжаньем насекомых, полетом разноцветных стрекоз, с журчанием прозрачной воды, с запахом полей. Немезио посмотрел на нее умоляющими глазами и привлек к себе. Она позволила ему целовать, обнимать и гладить себя. Все было, как в тех снах, которые снились ей каждую ночь, но не было пропастей, не было чудовищ, была только любовь, любовь без конца, долгие объятия и сладкая, изнурительная близость, и они двое — обессиленные, опустошенные, счастливые под тенью тополей, рядом с прозрачной водой канала, за которым вырисовывались суровые очертания средневекового аббатства.
Мария чувствовала себя умиротворенной, в глазах ее светилась нежность. Рядом с ней был любимый мужчина, ее муж. Какой смысл продолжать служить в чужом доме, устраивать чужую жизнь и мечтать о будущем, которое принадлежало другим? Она приблизилась к Немезио для новых поцелуев и новых ласк.
— Ты пришел сказать мне, что теперь мы всегда будем вместе, — прошептала она ему на ухо нежным голосом. — Это и есть твой сюрприз?
— Да, Мария, — он сжал ее в объятиях, вдыхая аромат ее густых черных волос. Материнство сделало еще красивее ее грудь. — Обещаю тебе, что на этот раз ничто не сможет нас разлучить.
— Ты нашел работу? — спросила она. — В Модене? Здесь в Милане? Лучше было бы, если б в Милане. Здесь моя мать, она поможет нам ухаживать за ребенком. Знаешь, меня работа не пугает. Нетрудно будет найти и поденную.
— Работу мы найдем, Мария, — сказал он, решительно взяв ее за плечи и отодвинув от себя, чтобы лучше видеть лицо. — Найти работу помогут мои товарищи, когда мы будем в Париже.
Облако на минуту закрыло солнце, и тень пробежала по прекрасному лицу Марии.
— Ты сказал, в Париже? — спросила она голосом неестественно спокойным. — Но извини, о чем ты говоришь?
— Я должен ехать в Париж, Мария.
— Да ты с ума сошел! — Ее словно холодной водой окатило. — Ты думаешь, о чем говоришь?
— Меня призвали в армию, — наконец признался он, — а я не явился. Товарищи мне помогли. В Париже нас ждут.
— Значит, ты дезертир. — Мария отпрянула от него, словно ужаленная. Это признание смело разом
