– Возьмите тогда меня с собой?
– Пожалуйста, но только в кузов.
Я и полез к столу да к корове. Уселся на стол, за рога ухватился – поехали! Едем, а пыль, пыль на дороге – ну, прямо коровы не видать. Меня так разукрасило, что китель из желтого в серый превратился. А на лице одни глаза остались.
И явился я на бюро в таком виде. Эк, меня и взял в оборот Семен Мотяков. К тому времени его понизили до заведующего райзо. Но силу имел он большую.
– Вот он, полюбуйтесь! Мельник с помола… И семена израсходовал, и на членов бюро наплевал.
– Я, – говорю, – в кузове ехал на попутной.
– Нас дело не касается. Телефонограмму получил – изволь явиться вовремя.
И закатили мне строгача. Зашел я в столовую (раньше в Тиханове столовая с райкомом одним ходом сообщалась, вроде туннеля), выпил разведенного спирта – меня и хмель не берет. Доехал на попутной до перевоза – смотрю, Сашка здесь и кони мои тут, на приколе травку щиплют. Встречает меня друг, объездчик луговой, однорукий Ленька Заливаев. И ружье на плече, и собака при нем, и две утки висят на поясе. Он хоть и об одной левой руке остался, но бьет только влет, да так, что ты с обеими руками и ружья не успеешь вскинуть, а он уже с левого ствола вторую утку добивает.
– Ты чего, – говорит, – такой снулый? Или жара уморила?
– Я побывал в такой печке, где мозги запекают. Так что меня, – говорю, – жара не снаружи, а изнутри мучает.
– А против этого лекарство имеется, – подмигивает Ленька. – Клин клином вышибают. А у меня и закуска соответствует, – он приподнял уток.
– Что ж, – говорю, – Сашка, запрягай! В Богоявленском полечимся.
– Там карантин объявлен, – говорит Сашка. – Нас не выпустят оттуда.
– А зачем туда ехать? Я сейчас обернусь, – сказал Ленька однорукий. – Здесь и расположимся. На вольном воздухе.
– А ты знаешь, сколько ее принести надо? – спрашиваю я Леньку.
– Дак прикинем…
– Все равно просчитаешься. Когда человек имеет сурьезные намерения, сроду не определишь – сколько ее понадобится. Поедем к ней сами.
Приезжаем в столовую – нет водки. Мы в магазин – нет! Только одно шампанское… Ну, что делать? Бери, говорят, кисленькое. Дак от нее только утробу раздувает, а до головы она не достигает – вся крепость газом выходит. А Ленька мне в ответ замечание:
– Мы ее, – говорит, – заткнем, утробу-то. И забушует, как в хорошей бочке.
Ладно, взяли кисленького или сладенького, я уж не упомнил. По гранате на брата… Пробки в потолок – бах, бах! Прямо как стрельба по уткам – и дымок с конца ствола вьется. Выпили… Ни в одном глазу. Взяли еще по одной… Не берет! Тогда я вошел в магазин – дверь на крючок и говорю Лельке, продавщице:
– Пиши фактуру, на магазин бреховский. Там рассчитаемся.
– Какую фактуру, Петр Афанасиевич?
– Ящик шампанского, – говорю.
Выписала. Я накладную в карман, ящик внесли в столовую речного пароходства, поставили под стол – и пошла стрельба.
Сорок бутылок выпили! И сами пили, и другим давали. Ежели, к примеру, понравится нам компания за столом, мы в них выстрелим пробками, а бутылки им на стол. Пейте, ребята, за счастливую колхозную жизнь! А Ленька однорукий все в буфетчицу метил, стервец. Попадет в нее пробкой – бутылку вина отдает. Она все: хи-хи-хи да ха-ха-ха! А бутылку за бутылкой под прилавок прячет.
Одно неудобство есть в употреблении шампанского, – иной раз дымок за пробкой вьется, а иной – такой водомет выхлестнет, что все рожи нам пообливало. Вышли мы из столовой, что из твоей бани. Лошади только дорогу почуяли – и понесли.
– Петр Афанасиевич! – кричит Сашка. – Впереди шламбалка.
– Преодолеть шламбалку! – приказываю.
Сашка встал во весь рост, шевельнул вожжами:
– Эй, царя возили!
А Ленька однорукий на колено поднялся, выхватил бутылку шампанского из кармана:
– Сейчас я этих коновалов, – кивает на часовых, – гранатой накрою.
А я откинулся на спинку в тарантасе и думаю весело: «Ну попробуй таперика задержи нас…»
– Э, ходи! Шагай, милые! Прочь с дороги!..
Помню, как хряснула шламбалка, бутылка зазвенела – это Ленька в сторожевое ружье угодил. Чего-то ветеринары кричали. А мы, соколики-чижики, как по воздуху пошли.
Ехали-ехали… Я хвать за голову – кепки на мне нет. Очнулся – оказывается, уже светает. Мы спим в тарантасе, а кони в овсах пасутся.
Явился я наутро в свой магазин, подаю накладную и говорю:
