– А что еще вас интересует? – спросила не без иронии Ингани.
Коньков развел руками.
– Да вот, в больнице вашей ни разу не был. Вроде бы вы неплохо устроились. Кроме этой амбулатории, какие есть еще помещения?
– Пойдемте, покажу.
Ингани встала и все так же сухо, строго держась, повела его и деревянным голосом давала пояснения:
– Здесь у нас родильное отделение, здесь приемный покой, там аптека…
– А где же больные? – с удивлением спросил Коньков.
– Какие теперь больные? Сезон охоты скоро начнется. Они сами в тайге лечатся.
– Аптечку им даете с собой?
– Не берут. У них психология не та. С аптечкой не охотник.
– Простите, а куда ведет вон та дверь?
Ингани убрала прядку волос со лба под косынку и в упор, вызывающе поглядела на Конькова.
– Эта дверь ведет в мою комнату… личную.
– Извините, но мне хотелось бы заглянуть.
Опять пауза и молчаливый упорный взгляд.
– Это – моя обязанность, а не прихоть, – извинительно сказал Коньков.
– Хорошо! – Ингани пошла вперед, раскрывая дверь. – Прошу!
Они вошли в небольшую, уютно обставленную комнату, похожую скорее на мужской охотничий кабинет, – над диваном висел карабин, со стены спадала на подлокотники кресла пятнистая шкура барса. Рога изюбра, чучела птиц…
Коньков посмотрел в угол прихожей: под вешалкой, на полочках, аккуратно были поставлены в рядок черные лакированные туфли, расшитые тапочки с меховой оторочкой, желтые олочи с загнутыми носами. Рядом лежали ракетки.
– В бадминтон играете? – спросил Коньков, кивнув на ракетки.
– Играю. – Ингани стояла посреди комнаты бледная, но спокойная.
Коньков улыбнулся.
– В бадминтон играете, а кед нету. Как же вы обходитесь?
– Я предпочитаю олочи. Они удобнее – отпечатков не оставляют.
Коньков пристально поглядел на Ингани, но ни один мускул не дрогнул на лице ее – все та же подчеркнутая сухость и отрешенность.
– Интересно вы рассуждаете, – сказал он наконец. – С подтекстом, как теперь говорят писатели.
– Уж как могу.
На столе стояла большая фотокарточка под стеклом в синей рамочке – это был Калганов в кожаной куртке, с ружьем через плечо на фоне таежных зарослей. Борода и улыбка во все лицо. Коньков невольно задержал взгляд на нем: столько было силы и бесшабашной самоуверенности или даже дерзости на этом лице! Жил человек и думал, поди: неотразим и вечен, как бог, – мелькнула мыслишка в голове Конькова.
– Калганов вам подарил? – спросил он.
– Не украла же, – вызывающе ответила Ингани.
– А шкуру барса тоже он?
– Нет, сама добыла.
– Вы охотник?
– Да.
– А я думал, что карабин вашего дяди, Батани. – Коньков подошел к ружью.
– Снимайте, снимайте! Вы же за тем и пришли сюда, чтобы карабин осмотреть.
– Приятно говорить с человеком, который все понимает.
– Спасибо за любезность.
– Прошу прощения! – Коньков извинительно развел руками, но карабин снял.
– Легонький. Прямо игрушка! – Коньков открыл затвор, посмотрел в ствол. – А ой у вас, простите, не чищен, и порохом пахнет. Совсем недавно стреляли?
– Да. Вчера стреляла. Нюх у вас хороший.
Он пропустил колкость мимо ушей.
– Где стреляли, на охоте?
– Нет, по мишеням.
