В дело вмешались такины.
— Одна гнилая рыбина портит всю корзину, — сказал Такин Ну. — Что скажут люди о бирманских политиках?
Такин Ну был известен своей рассудительностью и склонностью к литературе и буддийской философии. Он хотел после тюрьмы уйти от политической жизни и заняться личными делами. По крайней мере уверял в этом своих знакомых.
Грузовик с барахлом начальника тюрьмы не заводился. Такины долго толкали его по улице, пока не зафыркал мотор. Грузовик рванулся вперед и исчез в облаке желтой мелкой мандалайской пыли. Такины и коммунисты пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Многие из них еще не скоро увидятся друг с другом.
Сэр Дорман-Смит, губернатор Бирмы, узнал, что о нем забыли. Армия отступила на восток, перешла Иравади, и путь на север, к последней ставке губернатора, был открыт для японцев. В Мьиктьине скопилось множество людей, оставленных на произвол судьбы. Выбраться же в Индию можно было только через горы — через непроходимые джунгли, по тропам. Начинался муссон, и с началом дождей в горах даже между деревнями горцы ездили не часто.
Губернатор послал в Лондон очередную телеграмму, в которой говорил, что решил остаться со своими чиновниками до конца. Супруга губернатора решила все-таки уехать в Индию. Из Индии был прислан специальный самолет.
Но, прилетев в Калькутту, леди Дорман-Смит отправилась к маршалу авиации Стивенсону, старому другу губернатора, и сказала тому, что волнуется за судьбу мужа. Вдруг он и в самом деле останется в горах. Вдруг и в самом деле решит отступать со своими подчиненными через горные тропы.
«Я не хочу занимать место, которое может быть отдано больным беженцам», — телеграфировал тем временем губернатор в Лондон.
Стивенсон успокоил супругу губернатора и послал еще один специальный самолет в Бирму. Дорман-Смит спокойно занял место, которое могло быть отдано больным беженцам, и прилетел в Индию.
Остается вернуться к знакомому нам дневнику губернаторши. Адъютанты губернатора отправились пешком через горы. С ними путешествовали мисс Гиббс (обезьянка) и одна из собак. Эта партия была оснащена и обеспечена припасами куда лучше, чем остальные беженцы. Мисс Гиббс, как пишет леди Дорман-Смит, благополучно добралась до Калькутты.
С мисс Гиббс в безопасности в Калькутте, с беженцами, умирающими на горных тропах, с армией, оставившей Бирму, с гоминдановскими солдатами, превратившимися в заурядных, но жестоких грабителей, с горящим Рангуном и Мандалаем, с японскими флагами, висящими на шестах перед викторианскими солидными зданиями, с армией Аун Сана, идущей от города к городу, — кончилась эра.
И она уже не вернется, хотя убежавшие в Индию министры последнего бирманского колониального правительства и английские чиновники во главе с губернатором обосновались в Симле и уже обсуждают вопрос, как они вернутся обратно.
Независимо от того, возвратятся или нет англичане, Бирме уже не быть такой же, как до войны.
Начинается другая эра — короткая, но болезненная и тяжелая. Избавившись от прежних оккупантов, бирманцы получили новых, еще более жестоких.
Чем безнадежнее было положение англичан в Бирме, тем тяжелее приходилось Аун Сану и бирманской армии. Армия, хоть и плохо вооруженная, выросла до двух десятков тысяч человек. Участились случаи неповиновения японцам, расстрелы японских мародеров.
Первое время японцы терпели такое двоевластие. Но как только большинство территории Бирмы было очищено от английских войск, как только пришли подкрепления, вызванные из Индокитая, они перешли к решительным действиям.
В июне 1942 года главнокомандующий японской армии в Бирме генерал Иида объявил о введении в стране японской военной администрации. Иида собрал у себя в ставке командиров бирманской армии, политических деятелей и сказал:
— Независимость Бирмы во время войны является делом невыполнимым и немыслимым. Ваша судьба определяется японской победой. После победоносного завершения войны Бирма достигнет полной свободы. Бирма должна быть готова к длительной войне и мобилизовать для этого все свои ресурсы. Те же, кто подвергает опасности военные усилия или отказывается содействовать удовлетворению военных нужд, будут жестоко наказаны военными властями.
Последней операцией, к которой японцы допустили Армию независимости, был поход ее на север, к Швебо. Это был, так сказать, отвлекающий маневр. Японские части уже господствовали в этих районах, и все военные функции армии ограничивались борьбой с остатками гоминдановских армий, выродившихся в настоящие банды.
Весь этот длинный поход но берегам Иравади Аун Сан проделал с войсками. Солдаты раздобыли ему старенький «форд». Он сложил туда пару запасных лоунджи, рубашку — так и прошел по всей Бирме.
Японцы не разрешали армии удаляться далеко от реки и зорко следили за каждым ее шагом. По все- таки Аун Сан был доволен тем, что армия движется. Это была неплохая школа для офицеров и солдат, возможность обзавестись кое-каким трофейным оружием. Много его было в деревнях. Крестьяне подбирали оружие, брошенное англичанами, и не жалели его для своих солдат. За эти недели Аун Сан лучше узнал свою армию, а армия, в составе которой было много молодых солдат, присоединившихся к ней уже в Бирме, узнала своего командующего.
В Швебо Аун Сан и его заместитель Не Вин неожиданно встретились со старым знакомым, Такином Тейн Пе, одним из организаторов компартии. Встреча была короткой и невеселой. Тейн Пе решил пробираться в Индию, чтобы там связаться с индийскими товарищами. Больше почти до самого конца войны его не видели. Ему удалось все-таки пробиться на запад.
А на севере Аун Сан получил японский приказ: армию вернуть на юг для переформирования.
Армия независимости была сконцентрирована в городе Пьинмана, в самом центре Бирмы. Наступил период обманчивого мира, передышки, полной внутренней борьбы и разочарований. Японские части вели бои с английским арьергардом в Качинских и Чинских горах, но наступление их выдыхалось, перерастая в серию мелких стычек, боев за перевалы и деревни. Стало ясно, что в Индию с ходу не ворваться.
Армию независимости полностью отстранили от участия в военных действиях. Она была уже не нужна и даже вредна. Японцы решили сохранить ее только номинально, сведя до нескольких плохо вооруженных батальонов. Но пока что армия отдыхала.
И так получилось, что Аун Сану пришлось присутствовать в качестве почетного гостя па нескольких свадьбах. Товарищи его были героями — каждая девушка рада выйти замуж за йебо, да и те не прочь жениться. Война войной, а им было по двадцать, от силы по двадцать пять лет.
Но никто не мог предположить, что сам боджок окажется жертвой любви. Аун Сан ворчал на друзей на то, что они размягчаются, но ворчал незло.
И тут его снова свалила малярия. Бо Аун Сана пришлось срочно перевезти в Рангун, в госпиталь.
Командующего положили в отдельную палату И приставили к нему лучшую сестру госпиталя Ma Кин Джи.
Через несколько дней командующий обнаружил странную вещь. Стоит сестре прикоснуться ко лбу его, как пропадает жар. Обед вкусен только тогда, когда его приносит Ma Кин Джи, и в палате становится светло, когда Аун Сан видит ее густые брови и большие черные глаза.
Короче, командующий влюбился. Он отказывался принимать лекарства, если Ma Кин Джи не было в госпитале, он не хотел есть, если Ma Кин Джи не могла его накормить. Командующий бирманской армией, железный человек, которого уважали даже японцы, идол армии, Аун Сан, известный всем своей серьезностью, даже аскетизмом, вдруг изменился. Он заявил главному врачу, что любит Ma Кин Джи, что не уйдет из госпиталя, пока не получит ее согласия выйти за него замуж, а пока такового не получил, хочет видеть ее каждый день, с утра до вечера.
Странные слухи — «Аун Сан влюбился» — поползли по Рангуну. Старые друзья встречали их с усмешкой. Они-то знали, что с Аун Саном ничего подобного случиться не может.
И тем более велико было их изумление, когда Аун. Сан, выйдя из госпиталя, не вернулся, как ожидали,
