информация может идти только через меня. Договорились?
— Договорились, — усмехнулся Нил. По его хитрому лицу я понял, что не только проверяющим органам, но и мне самому информации не видать.
Я остался доволен. Но в глубине души осталось подозрение: специалисты из ГПУ бывают такими коварными. Мне захотелось от чистого сердца поздравить органы, если им удалось подготовить такого прекрасно законспирированного агента.
* * *
Стояло чудесное морозное утро, я занимался своей монографией и был по-настоящему счастлив. Мне хотелось работать, и я во всю потакал своим желаниям. Как было бы опрометчиво утверждать, что я ленив и безынициативен, на том лишь основании, что обязанности секретаря-референта не стали для меня самым главным занятием в жизни. Я гордился своим призванием, своей настоящей работой — доказать, что жизнь муравейника сложнее, чем это принято было до сих пор думать. Задача эта представлялась крайне сложной, но я взялся показать грандиозность духовного развития муравьиных особей и уверен, что справлюсь. Удивительно, но сколь бы сильным не было квазисоциальное давление обстоятельств, муравьи, несмотря ни на что, демонстрируют потрясающую способность потакать прекрасным порывам своей души. Исходя из этого, я взял бы на себя смелость указать на приоритет духовного над материальным аспектом существования.
Мои захватывающие рассуждения были прерваны самым бесцеремонным образом: раздался телефонный звонок. Товарищ А. приказал явиться к нему в кабинет ровно в 15–30.
В назначенное время я уже стучал в дверь. Однако оказалось, что я спешил напрасно и пришел слишком рано.
Вместе с тем, товарищ А. был потрясающе собран.
— Сейчас вызовут, — сказал он. — Товарищ Сталин решил лично проинструктировать меня. Придется тебе подождать чуток. Потом я тебе все расскажу. А сейчас — садись и займись чем-нибудь. А я себе дело по душе уже нашел.
Я попытался мысленно вернуться в мир муравьев, но жизнерадостное бормотание товарища А. помешало мне сосредоточиться. С некоторых пор я научился получать удовольствие от бесконтрольных причитаний, непроизвольно покидающих его организм. Часто тексты были откровенно милые… Не разочаровал он меня и на этот раз.
— А вот, посмотрим, что у меня в карманчике? — соловьем заливался товарищ А. — Кошелечек… Очень хорошо… Славный кошелечек… Ням-ням… А что у меня в кошелечке…? Денежки… Очень хорошо… Ням-ням… А сколько, спрашивается, у меня денежек…? Сейчас подсчитаем… Сотенки сюда в кучку. Очень хорошо… Пятидесятирублевки — сюда. Десяточки — сюда. Пятерочки — сюда. Рублики — сюда… А где же трешечки? Нету трешечек. Очень плохо. Трешек нет. Это надо исправить.
Товарищ А. окинул свой рабочий стол ясным взором и, подхватив ручку, судорожно опустил ее в чернильницу, а потом записал что-то в свой рабочий блокнот. Потом он вернулся к обследованию своего кошелька.
— А вот монетки, — продолжал он сладко мурлыкать себе под нос, — двадцатки, пятиалтынные, копеечки. Каждую монетку в свою кучку. Занимайте свои места, родимые. Кончились… жаль. А вот мы вас сейчас сосчитаем… Ням-ням… Всего на сумму — восемьсот тридцать шесть рублей семьдесят три копеечки… Ого-го…
Он замолчал, но вскоре продолжил.
— А что произойдет, если я куплю булочку с маком за пятнадцать копеек? У меня останется… Это будет… восемьсот тридцать шесть рублей пятьдесят восемь копеек… Ой-ей-ей… А если не покупать булочку, то опять станет восемьсот тридцать шесть рублей семьдесят три копеечки… Интересно, интересно… Надо подумать… Не знаю даже, покупать мне булочку или не стоит…?
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Секретарь-референт Корольков у телефона.
— Григорий Леонтьевич, срочно передайте товарищу А., что товарищ Сталин ждет его. Пусть летит пулей.
— Товарищ А., — обратился я. — Товарищ Сталин ждет вас.
— Сейчас, сейчас, — запричитал товарищ А… — Только денежки соберу.
Раздался характерный звук укатывающейся монеты.
— Куда это ты, милый, — гаркнул товарищ А… — Ну-ка, на место!
Но пятачок не послушался товарища А… Пришлось ему залезать под стол и проводить масштабную операцию по отысканию беглеца. Его зад торчал над стульями, как поплавок в пруду.
— Нету пятачка, — причитал он. — Нигде нету. Вот беда!
Еще раз зазвонил телефон. Товарищ Сталин интересовался, почему товарищ А. заставляет ждать руководство страны.
— Передайте, что я занят и прийти не могу, — заорал товарищ А. — Не могу я прийти, понятно!
Товарищ А. честно исползал весь свой кабинет. Он не пропустил ни единого сантиметра и, к своему ужасу, осознал, что пятачок закатился под сейф.
Казалось, что товарищ А. побежден. И вдруг, побелевший от расстройства большевик, издал тихий неблагозвучный для моих ушей секретаря-референта звук и ринулся на сейф… Как замечательно, что я никогда до сих пор не посягал на пятачки товарища А… Полученный урок я запомню на всю жизнь — не выхватывай пятачков у товарища А. и останешься жив. Миг, и вот — пятачок найден и освобожден. Я с опаской заглянул в лицо товарищу А., но буря осталась позади, теперь я знаю, как выглядит облегчение вблизи.
— Меня ждут, Григорий, поспешу. А ты меня здесь подожди, — с этими словами окончательно повеселевший товарищ А. бросился вон из кабинета.
Я устроился удобнее, неясно было, сколько продлится ожидание.
* * *
— Начинаем, — прошептал товарищ А., вернувшись ровно через пять минут. — Начинаем.
Не представляю, как можно за столь короткое время так возбудиться. Смотреть на него было просто больно: выпученные глаза, красные полосы на щеках, подозрительно похожие на следы ногтей, припухлость в районе скулы, не удивлюсь, если выяснится, что его били.
— Начинаем…
За последние два месяца я слышал это пятьсот раз и научился пропускать стенания товарища А. по поводу грядущей работы мимо ушей. Но на этот раз за словами последовало действие — меня провели в 'комнату свиданий'.
Я приготовился к беседе с очередным посетителем, озабоченным изготовлением из зародышевых организмов строителей социализма, но оказалось, что я недооценил замысел кремлевских мечтателей.
На месте нас уже ждали: Сталин, Киров и Буденный.
— Присаживайтесь, — обратился к нам Сталин. — Сейчас сюда приведут американского полковника Роббинса. Мы должны добиться от него устного признания выдающихся заслуг Советского правительства в деле построения нового общества. Ваша задача, Григорий Леонтьевич, — обратился он ко мне, — внимательно выслушать доводы сторон и оценить, поверит ли доказательствам полковника мировая общественность.
Я кивнул.
— А вы подготовили аргументированные доказательства? — обратился Сталин к товарищу А…
— Так точно.
— Тогда начнем. Введите американского полковника.
Военнослужащий Северо-Американских Соединенных Штатов оказался бодрым пузатым старичком и более походил на средней руки авантюриста, чем на полководца. Впрочем, я не стал бы слишком доверять визуальной оценке. Да, выражение лица у американца подкачало. В России таких людей называют прохиндеями, как их называют в Америке, я не знаю.
— Хай ду ю ду, — широко улыбаясь, объявил полковник, а потом добавил по-русски: — Привет честной компании!
Судя по отсутствию акцента в произношении русских слов, он был американцем в первом поколении.
— Рад нашей новой встрече, господа. Надеюсь, договоренность остается в силе!
— Да, господин полковник. Советское правительство привыкло держать свое слово.
— Значит, картинки станут моими?
— Как договорились.
Товарищ А. заметил мое замешательство и зашептал:
— Полковник составил список картин из Эрмитажа, которые перейдут в его собственность, если он даст правильные ответы на специально подготовленные нами вопросы. А я так думаю — пусть подавится. Очень скоро грянет мировая революция, и тогда мы сможем национализировать все ценности мира, включая и те, что мы пока вынуждены выпустить из своих рук.
— Начинайте, товарищ Киров, — приказал Сталин.
Киров поднялся, судорожно поднес к глазам бумажку и стал читать:
— Советские люди стали веселыми и довольными…
— Один Ренуар, — вставил полковник.
— В Союзе ССР наступил долгожданный расцвет наук и искусства…
— Один Василий Кандинский.
— Колхозное крестьянство больше не голодает и процветает…
— Один Клод Моне… А впрочем, мы сейчас это проверим.
С этими словами полковник Роббинс выбежал из кабинета.
— Куда это он? — поинтересовался Сталин. — Григорий Леонтьевич, поинтересуйтесь, чего ему еще надо?
Я догнал полковника в коридоре, где он внимательно высматривал что-то в потоке служащих.
— Вы кого-то ищете? — поинтересовался я.
— Хочу повстречать настоящего крестьянина и спросить его самого, как идут дела его колхоза.
Неожиданно он метнулся в толпу и подскочил к прогуливающемуся по коридору Калинину.
— Что это? Кто это? В чем дело? — перепугался Калинин.
