— Да. Он знает.
— То-то я смотрю, что он от смеха под стол залез, когда я притащил Хозяину донос на тебя!
Через три минуты эпизод с моим арестом был исчерпан. Стало окончательно ясно, что моя игра с большевистскими лидерами будет продолжаться. Ставки в очередной раз возросли. Неприятно будет, если я проиграю. Но пока я сумел получить столь необходимую мне передышку. И использовать ее я должен наилучшим образом — тщательно подготовить свои шаги в этой нелегкой борьбе за жизнь. Новый проект займет никак не меньше двадцати лет! Это я обещаю!
Часть 3. Рецепт доктора Пилюлькина
После феерической истории с воскрешением Ленина, в которую я был вовлечен вопреки своему желанию, мне предстояло хорошенько обдумать свое дальнейшее житье-бытье. Как мало оказывается нужно, чтобы моя тщательно выстроенная система самосохранения развалилась на глазах, и моя свобода… нет, моя жизнь повисла на волоске… И выжил я только потому, что вовремя вспомнил золотые слова Семена Михайловича Буденного о жизни, как о самом ценном товаре в Кремле. Вот я и пообещал наделить кремлевских обитателей личным бессмертием. Так окончательно зарвавшийся картежник судорожно повышает ставку, откладывая на время неизбежную расплату. Удивляюсь я большевикам, — как можно было поверить в этакий абсурд? Бессмертие, надо же! Однако поверили…
— Вот что, Григорий, возьми листок бумаги и подробно опиши свои предложения о наделении бессмертием великих, а также просто достойных людей, — приказал товарищ А., когда первое потрясение от моего предложения у него прошло. — Руководство интересуется.
— Хорошо, — ответил я и уже через неделю представил на рассмотрение проект достижения личного бессмертия, основанный на вдумчивом изучении повадок диких муравьев. Совместил, так сказать, приятное с полезным.
Моей бумаге был дан ход. И я вернулся в свой кремлевский кабинет.
Наступили не лучшие дни в моей жизни. Давно я не чувствовал себя таким смиренным и побитым. Если до сих пор я пребывал в состоянии некоторой эйфории от собственной ловкости — вот, мол, из каких ситуаций выпутываюсь, — то теперь от самоуверенности не осталось и следа. Я ощутил себя жалкой, непроходной пешкой на шахматной доске судьбы.
Но дни шли, и страх постепенно стал притупляться. Начальство не проявляло ко мне особого интереса, словно бы милостиво разрешив набраться сил для нового приключения. Тяжелые предчувствия, впрочем, не оставляли меня. Внутренне я был готов к любому, самому неприятному продолжению своей кремлевской карьеры. Однако события опять застигли меня врасплох. Уж слишком по-будничному бессмысленно начиналось мое последнее лето в Кремле.
*
Второго июня 1934 года товарищу А. удалось меня по-настоящему огорчить. Он попытался рассуждать о грамотности. Не исключено, что при других обстоятельствах, я отнесся бы к его причуде спокойнее, но он выбрал для своих экзерсисов крайне неудачное время. Работа над монографией о повадках диких муравьев была практически приостановлена. Тяжелый нервный срыв, который настиг меня, когда, казалось бы, основные неприятности остались в прошлом, требовал длительного восстановительного отдыха. Но на оплачиваемый отпуск я еще не наработал и потому набирался сил в своем кремлевском кабинете, проводя рабочее время в тоскливом ничегонеделании. Благо, что товарищ А. меня не особенно и беспокоил. Только в конце мая у меня вновь стал просыпаться интерес к жизни. Рука сама собой потянулась к карандашу, в голове появились новые и свежие идеи, касающиеся перспектив проникновения в астральный мир диких муравьев. Исследование этого вопроса обещало привести к поистине потрясающим открытиям.
И надо же! Мое душевное выздоровление было подвергнуто очередному мучительному испытанию, — товарищ А. решил мне посочувствовать. Повторяю, началось все буднично. Я стоял в коридоре недалеко от своего кабинета в ожидании скорого обеденного перерыва и рассматривал в окно бултыхающихся в луже воробьев. Внезапно на плечо мое мягко легла чья-то рука. Я инстинктивно вздрогнул и обернулся, предчувствуя самые неприятные последствия. К моему облегчению оказалось, что рука принадлежит товарищу А… Он подобрался ко мне абсолютно бесшумно, как проделывал это тысячи раз, и всегда с неизменным успехом. Этому его умению я всегда удивлялся, большой был мастер подкрадываться. Меня, по крайней мере, он таким образом пугал неоднократно.
Я приготовился услышать какую-нибудь гадость. Но на этот раз товарища А. переполняло искреннее сочувствие, и направлено это сочувствие было явно в мой адрес. Я не стал обманываться, очевидно, что настало время отдавать долги и отрабатывать свою относительную безопасность. От меня требовалось смиренно выслушать указания товарища А. и отрапортовать о своей готовности выполнить их качественно и в срок. Например, если об этом зайдет разговор, еще раз прочувственно пообещать наделить специально отобранных Политбюро людей личным бессмертием, не оговаривая особо срока наделения. Черт меня за язык дернул обещать такое!
Товарищ А., впрочем, начал издалека. Темой для своих размышлений товарищ А. избрал проблему образованных людей в России.
— Знаешь ли ты, Григорий, — произнес он, в замешательстве почесывая нос, — что на меня всегда угнетающе действуют люди, которые время от времени испытывают странное желание добровольно прочитать книгу? Удивительно, но таких людей значительно больше, чем об этом принято думать. Как-то это не по-человечески. Не находишь?
— А мне всегда казалось, что это самая человеческая потребность из установленных наукой, — возразил я. — Например, у диких муравьев ничего подобного не встречается. Может быть, мы именно этим своим качеством и отличаемся от насекомых?
Товарищ А. на минуту запнулся.
— Вот как… Никогда об этом не думал, — сказал он растерянно. — Впрочем, чушь!
— Как же не думали? — пришло время удивиться мне. — Вы же только что сказали, что желание прочитать книгу — характеризует человека не с лучшей стороны. Уверяю вас, что эти ваши эмоции — есть результат обдумывания! Вы даже сумели дать качественную оценку исследуемому объекту!
— Нет, нет, я никогда ни о чем подобном не думал, я просто выражал свое мнение! Ты еще скажи, что мнение — есть результат обдумывания! Чушь! Мнение — есть результат следования партийной линии, и чтобы не было уклона.
— Согласен, — вынуждено признался я. — Линию партии следует учитывать.
Товарищ А. пропустил мимо ушей мой жалкий беспартийный лепет. С некоторых пор моя политическая подкованность его больше не касалась.
— Ты, Григорий, не прими мои слова на свой счет! Мне ли не знать, что жизнь человеческая способна заставить делать вещи и похуже! Я не в осуждение!
— Ну, что вы! — решил я подыграть. — Я и сам читаю только по долгу службы или за деньги!
— Понимаю, — сочувственно произнес товарищ А. — Хлеб, его же заработать надо! Так вот, самое неприятное в этих добровольных читателях — их потрясающее самомнение. Придумают что-нибудь, а потом ходят и говорят всем подряд: 'Это я придумал, это я придумал…' Как будто кому-то интересно! Я лично, как это понимаю, — сделал табуретку, честь тебе и хвала. Она материальна, ее потрогать можно или посидеть на ней всласть. А мысли, они ведь только отражения… И кто их первый отразил, это без специальной комиссии не установишь. А кто станет по такому поводу комиссии собирать? Ну, отразил и отразил. Всего-то и делов… Никому не интересный вопрос кроме, разве что, самого отразившего.
Я внимательно слушал товарища А., но понять, куда он клонит, не мог. Очень уж непривычно витиевато он выражался. Пришлось дослушать до конца. Товарищ А. еще долго рассуждал о бедах, неизбежных в случае возможного засилья в управляющих органах читающих людей, а закончил свое повествование по-кремлевски коротко и четко:
— Все это я осознаю, но помочь тебе, увы, не могу! — товарищ А. явно разволновался, ему было неприятно лично сообщать мне печальную весть. — Придется тебе, Григорий, оставить службу в Кремле и перебраться на постоянную ставку в Институт долголетия. Кстати, нам там свой человек до зарезу нужен! Сообщать о ситуации будешь лично мне. Так что связь наша не прервется. Чем смогу — помогу, но ты, Григорий, сам выбрал свою судьбу, так что зла не держи! Зайдет мой человечек, так ты ему покажи, где какие бумажки у тебя запрятаны. Передашь дела, и начнется у тебя новая жизнь. Сочувствую, но ты правильно сказал, что каждый по своему на хлеб зарабатывает…
*
Как это часто случалось и прежде, ничего конкретного после, казалось бы, четкого уведомления о переводе на новую работу не последовало. Раньше бы я переживал, нервничал, наводил справки, сейчас я уже был не способен на столь ревностное отношение к своей службе. Опыт, полученный за последний год, подсказывал, что человечек от товарища А. может прийти и через пару недель, и через пару месяцев. Разве кто-нибудь торопится? Может быть, у этого Института долголетия еще и стены не готовы. Кто знает? Однако приятно было сознавать, что задержка в исполнении решения произошла не по моей вине.
Уж и не припомню, сколько раз моя жена Елена уговаривала меня подать в отставку. Будь на то моя воля, — сам бы сторонился товарища А. и его собратьев по партийному руководству страной. Я лучше других знаю, что интеллектуальные игры с ответственными работниками рано или поздно заканчиваются печально. Нам, техническим работникам, судьбой предначертано проигрывать своим облеченным властью покровителям, поскольку правила устанавливаем не мы, да и играем на чужом поле. Но приходится терпеть. Бросать работу в Кремле страшновато, мне ли не знать, что в любом другом месте Союза ССР я буду защищен от превратностей судьбы еще меньше.
Было, впрочем, во всей этой слаботекущей переориентации и хорошее — работы у меня поубавилось. Наверное, товарищ А. решил, что так будет лучше. Хотел, надо полагать, чтобы вспоминал я о нем на новом месте с любовью и признательностью. А может, решил, что мне нужно отдохнуть, как следует, перед дальней дорогой.
*
Через несколько дней после памятного разговора в дверь моего кабинета робко постучали.
Я насторожился. Неужели началось?
Но посетитель явно пришел по своим делам, далеким от секретарско-референтской деятельности.
— Разрешите войти? Меня прислал товарищ А., - с волнением сказал он. — Здравствуйте, товарищ Корольков! Моя фамилия — товарищ Гиппер, ответственный представитель… — В заключение фразы была произнесена некая короткая труднопроизносимая аббревиатура, запомнить которую я не смог, а потому не сумел и расшифровать.
