Это город наших предков, близкий моему сердцу». Как ты думаешь, Памеджаи?
– Ты спрашиваешь меня, Пааам?… Ты хочешь знать мое мнение? Как это хорошо с твоей стороны!.. Дай мне собраться с мыслями, Пааам. Посуди сам: ведь камнерезу Памеджаи непривычно задумываться над своей судьбой и еще более непривычно выбирать свой путь…
Памеджаи выразил свою мысль очень верно и очень искренне. Впервые в жизни он ощутил какую-то гордость и сознание свободы. Это была счастливейшая минута его жизни, когда Пааам обратился к нему с таким вопросом. До сих пор ему еще никогда не приходилось задумываться над тем, где ему будет хорошо и приятно и где ему будет скверно. Ведь он еще никогда в жизни не принадлежал сам себе. Он никогда не выбирал себе не только города, но и жалкой хижины. И несмотря на то что он достиг многого благодаря своим умелым рукам, он не достиг самого главного – свободы. И это главное пришло к нему в тот страшный час, когда уже рассчитывать было не на что и когда казалось, что и самая жизнь покинет его, уйдет к Владыке Молчания. Он шел сейчас рядом с Пааамом, и все эти мысли шли вместе с ним и нашептывали ему: «Будь смелее, Памеджаи. Скажи свое желание. От этого зависит направление пути».
И Памеджаи вдруг сразу решил, что идти надо именно в Мим, в старинный город Мим, о котором ему рассказывали много хорошего рабы-каменотесы, пригнанные оттуда к пещерному храму. И как только он решил это, ему показалось, что ничего другого он в жизни не желал.
– Ты прав, Пааам. Конечно, надо идти в город Мим. Я согласен с тобой. Не стоит заниматься этим печальным ремеслом и думать все время о Владыке Молчания. Поверь мне: куда легче будет думать о Владыке Жизни. Пойдем, Пааам, вместе с Бакет в город Мим. Не будем менять своего решения. Пойдем самым кратчайшим и разумным путем. А печаль оставим на этой дороге. Пусть она не болтается у нас в ногах и не омрачает наш путь. Только знай, Пааам, что рано утром, когда великий Ра даст нам свет и тепло, ты должен уже назвать меня другим именем. Ты изменил мне лицо, а теперь, когда ты изменишь мне имя, в город Мим придет уже новый человек. И этот человек не будет бояться ни жрецов, ни гонцов из Дома справедливости, которых может послать за мной жрец. Они будут искать беглого раба, но по справедливости меня не следует считать беглым рабом, Пааам. Разве я не откупился своим трудом искусного камнереза?
– Ты прав, Памеджаи. Я убежден, ты давно откупился. Правда, я не видел творений твоих рук, но ты многое мне рассказал, и мне кажется, что ты сделал работу сотен неумелых рабов. Считай себя свободным человеком. Не говори мне, Памеджаи, что ты беглый раб.
В это время к ним подошла Бакет. Подхватив последние слова мужа, она поняла, о чем говорили друзья, и, несмотря на свою робость и чрезвычайную скромность, позволила себе сказать свое мнение:
– Разве человек, сотворивший богов, может быть рабом? Вдумайся в это, Памеджаи. Вдумайся хорошенько, и оковы, которые незримо висят на твоем сердце, спадут, и ты будешь свободным и счастливым.
Памеджаи даже остановился в изумлении. Он никогда не думал, что эта тихая, скромная женщина может так тонко и разумно рассуждать.
– Спасибо тебе, благородная Бакет, за твои добрые слова. Ты нрава. Мы пойдем в сторону восходящего Солнца. Мы начнем там новую жизнь. Я рад, что небо благословило меня и направило мои стопы к вам, в ваш дом. Может быть, я трудом своим угодил великому, всемогущему, и он подарил мне немножко смелости и находчивости. И еще он подарил мне немножко удачи. С тех пор как я покинул свою хижину у пещерного храма, удача идет со мной рядом, и я словно вижу ее со стороны и восхищаюсь ею. Подумать только! Ведь меня мог встретить жрец. Меня мог возвратить на место Пабеса. И здесь, в Икене, многое могло повернуться против меня…
– Слава всемогущему, мы уже не «здесь в Икене», а уже далеко за пределами Икена. И это очень важно, – улыбнулся Пааам. – Я рад этому. Я был неправ, когда хотел послать тебя в сторону заката. Это случилось бы, если бы мы не повстречались у Дома справедливости. Не там твое место, Памеджаи!
– А я подумал, что там мое место, Пааам. И знаешь, по какой причине? Трудно поверить, но это была единственная причина, которая заставила меня согласиться с твоим советом. Я подумал, что на всех крышках саркофагов, предназначенных для захоронения любой знатной госпожи, я бы стал делать изображение госпожи моего сердца – маленькой рабыни Несихонсу. И когда об этом подумал, я решил, что пойду в сторону заката.
– Поверь мне, старому Паааму, – твой замысел воплотится в жизнь в тысячу раз лучше. Ты будешь делать маленькие фигурки богини Хатор с лицом Несихонсу. Богиня не рассердится, она ведь добрая.
Первое утро в пути показалось Памеджаи особенно радостным и счастливым. Ему казалось, что он только в детстве видел такое ясное, такое красивое и прохладное утро. Они шли вдоль полей, засеянных ячменем и пшеницей, и спелые колосья, казалось, звенят и о чем-то говорят им. И Памеджаи прислушивался к этому звону и, касаясь рукой спелых золотистых колосьев, думал о будущем.
– Как же мы назовем тебя? – спросил Пааам. – Я знал одного человека. У него было красивое имя. Да и сам он был хорошим человеком. Его звали Тхутисенбу. Как ты думаешь, друг, подходящее имя?
– Совсем другое, нисколько не похожее на мое и в самом деле звонкое. Может быть, эти золотые колосья подсказали тебе, Пааам? Я согласен. Простись с Памеджаи и скажи слово приветствия новому человеку – Тхутисенбу.
Тем временем они подошли к полю, где значительная часть зерна была уже собрана. И вдруг до них долетела песенка носильщиков зерна. Вдоль поля друг за дружкой шли люди с корзинами на головах, черные, голые, в крошечных набедренных повязках. Большие корзины, наполненные зерном, прикрывали их головы от знойного солнца.
Они шли и пели:
– Посмотри, мой друг Тхутисенбу, посмотри на этих людей, послушай их песни, сравни себя с ними, и ты поймешь, что ты счастлив.
– Я уже говорил тебе, Пааам, что мне выпало великое счастье найти резец, который стал источником всех благ моей жизни. Поистине мне жаль этих носильщиков и жаль вон ту маленькую женщину, которая так усердно трудится, растирая зерно. Посмотри, какая она маленькая и какой громадный камень у нее в руках.
Когда они подошли ближе, Пааам увидел маленькую худенькую девушку у зернотерки. Слабыми, тонкими руками она с трудом передвигала громадный камень. Она была полуголой, с фартуком из линялого куска полотна. Ее правая нога была прикована к камню довольно длинной цепью, что давало ей возможность
