оборону. Равиль нашел сразу несколько заранее подготовленных огневых точек. В одну из таких, в ближайшую, он и втиснулся.
Рядом рухнул на камни черный цилиндр. У Низари все похолодело внутри. Цилиндр едва не покатился. Благо его успели зафиксировать. Но правоверные явно уже намаялись с ним возиться.
— Кто стрелял?!
Низари принялся осматриваться в поисках Мошоллы. Помощник уже вел к нему парня из авангарда. Тот явно испытывал гордость за свой поступок. Низари решил подыграть молодому моджахеду:
— Это ты первым заметил шурави?
Довольный собой Тэрлан ответил:
— Я, хурматли.
Низари изрядно удивился:
— Ты узбек, хурматли?..
Тэрлан растянул улыбку еще шире. Тон командира не предвещал ничего плохого. Но внезапно Низари угрожающе свел брови:
— Язык длиной в один сун вредит телу длиной пять сяку.
Он многозначительно посмотрел на Мошоллу. Немой понимал своего командира без слов. Резкой подсечкой он сбил с ног Тэрлана, отобрал у него винтовку и подтащил за шиворот ближе к Низари. Тяжелый кованый ботинок опустился Тэрлану на щеку. Низари постарался покрепче прижать голову мальчишки к камням:
— Тебе команду давали, собака?
Не дожидаясь ответа, он повернулся к Мошолле, чтобы немой видел, что ему говорят:
— Скажи Мошолла: как этот щенок снова оказался в авангарде?
Мошолла не отреагировал. Брезгливо, будто стряхивая с ноги скорпиона, Низари толкнул голову Тэрлана в сторону:
— Дай ему ДШК. Пусть верблюдом потренируется.
Мошолла рывком поднял Тэрлана на ноги и толкнул прочь от командира. В руках Низари появилась рация. О демаскировке группы, хочешь — не хочешь, а докладывать было нужно.
— Седьмой — Страннику…
Когда Тахир услышал, что произошло, он взревел в рацию:
— Сколько их?.. Ты даже не знаешь, сколько их и решился проявить себя?
Низари не стал оправдываться:
— Скорее всего, они шли сюда.
— Пропусти их!
— Но отсюда моих людей на соседней вершине видно…
Тахир едва справлялся с гневом:
— Оставь часть своих людей и по южному подножию обходи источник. У них другого пути нет, только через источник. Пусть идут, пусть только тропу освободят. Иначе, они тебя на контрольную точку не пустят. Как принял, Странник?..
— Принял…
— И скажи своим людям: вершину пусть не отдают, но пока ты не выйдешь на тропу — ни одного выстрела.
— А Вахед?
— Отправь к источнику человека. Самого легкого в походе…
Низари начинал уже раздражать: 'Чем они там за перевалом думали, когда отправляли ко мне этого далай-ламу? Как ему вообще целый отряд доверили?'
Но приходилось терпеть. Они никогда не ладили. Даже после трагедии в Тура Буре не ладили. Маски взаимного уважения, которые они натягивали на лица при встрече, были насквозь изъедены червоточинами неприязни. Оттого и разделили их после курса подготовки. Тахир отправился в Нангархар, а Низари остался возиться с новичками. И вот теперь их снова свели вместе. Утешало только то, что по окончанию операции Низари со своим войском уберется обратно.
Глава двадцать девятая
Смесь жажды мести за Рустама, ненависти за позор и унижение, за растерзанное будущее, за рогатые троллейбусы и поливаемые майским дождем девятиэтажки, которых ему больше никогда не видеть, за маму и родных, которые никогда его не дождутся, бурлили в нем, переворачивая все естество. Сами собой навернулись слезы. Руки затряслись, как у алкоголика. У Богдана не осталось сомнений — за тем бруствером был его личный враг. Перед глазами стояла ненавистная ухмыляющаяся рожа, а в ушах звенела фраза: 'Увидимся, зема!' Губы окрасила тоненькая струйка крови. Подпрыгнувшее давление погнало ее через разбитые десны.
Ротный, ошарашенный столь разительной переменой в состоянии сержанта, спросил с опасением:
— Ты чё, сержант?
— Это он, товарищ старший лейтенант!
— То есть?
Белоград отвернулся, чтобы спрятать глаза. Тут же ротный вспомнил рассказ сержанта о происшествии на дороге и понял все без слов.
— Не может быть. Иди ты… Откуда ты…?
— У него ППШ был.
— Иди ты…
Ротный переварил известие и тут же спохватился:
— Погодь, погодь… Не спеши, не спеши.
Белоград поднял голову и с идиотской улыбочкой уставился на командира. Ротный только сейчас понял, что Белограду сейчас любые распоряжения 'до Фени'. Фактически он уже вживался в роль то ли покойника, то ли зэка. И в горы вместе с ротой пошел, как тупое животное, следуя привычке подчиняться. Но сейчас этот внезапно повзрослевший мальчик скорее смахивал на раненого зверя, которому неосторожный охотник дал единственный шанс вцепиться ему в глотку. Кузнецов понял, что за этот шанс Белоград точно так же перегрызет горло любому, кто встанет на его пути.
— Ты успокойся, — старлей понизил голос, чтобы доверительных ноток не услышали остальные подчиненные.
Сейчас Кузнецов хотел помочь парню, но как, еще и сам не знал. Единственное, что он явственно понимал, так это то, что судьба дает шанс Белограду и этот шанс нужно использовать. Интуиция подсказывала ротному, что спешить сейчас нельзя.
— Ты вот что… Я понимаю, Богдан, что у тебя в душе творится…
Белоград внутренне собрался. Ротный никогда не обращался к нему так непривычно по-свойски — по имени.
Кузнецов заметил, что сумел отвлечь Белограда и продолжил:
— Давай поразмыслим. Смотри-ка… Он — единственный, кто может рассказать все трибуналу. Соображаешь? Его нельзя убивать. Он живой нам нужен. А расскажет он, ты ж понимаешь, все, что нужно нам. Я так особистов озадачу… Богдан, подумай… Это твой шанс… Его нельзя мочить…
Идея развивалась в сознании старлея по мере того, как он ее излагал. Он и сам так разволновался, что забыл о необходимости соблюдения дистанции с подчиненным. Тем более, что подчиненным сержант оставался только до конца этой операции. А там: парня уведут особисты, возьмут показания у комсостава, характеристики на военного преступника — бывшего сержанта и бывшего кавалера 'Красной звезды' Богдана Белограда, и поминай, как звали.
Богдан, изобразив процесс осмысления, через секунду произнес:
— А Рустам?
