Моключенко Виктор
Ретроспект: Эхо
книга вторая
Пролог
Жадно чавкала грязь, поверхность под ногами пружинила словно желе, и двигаться приходилось осторожно, тщательно проверяя место для следующего шага. Топи тянулись до самого горизонта, и не было видно конца края, этой однообразной унылой зелено-бурой равнине, с редкими проблескивающими окнами обманчиво чистой воды, чахлыми деревцами и зарослями камыша, что шумел под налетающим порывистым ветром. Ветер был густо настоян на запахе ила, тины и зелени, что уходила во все стороны, насколько хватало глаз, смешиваясь у предельной черты с бурой завесой клубящихся туч. Надсадно звенело комарье, с остервенением выискивая открытые участки тела, заставляя отвлекаться от едва заметной тропы, за пределами которой скрывались бездонные топи, покрытые зеленью и редкими блеклыми цветами. Из зыбкой пелены воняющего серой тумана то и дело проглядывали химерные чешуйчатые головы, прислушиваясь к осторожным крадущимся шагам, а потом исчезали, разочаровано пыхнув клубами дыма, возвращаясь к своим змеиным делам. Люди замирали, остановив дыхание, пока наполненные расплавленным золотом холодные глаза исчезали в мареве, и опять продолжали шествие сквозь туман. Надежная, относительно безопасная твердь осталась далеко позади, за бурой пеленой, где окружающее было хоть в какой-то мере понятно и объяснимо, а здесь - лишь проглядывающие сквозь пелену пристальные змеиные глаза. Игры закончились - сила, вошедшая в этот мир, впервые обратила на людей внимание, с тихим шипением сворачиваясь вокруг судеб незримыми кольцами. Впереди неизвестность.
- 01 -
… - не шевелись, ради всего святого, не шевелись… - беззвучно, одними губами шептал Брама, не отрывая взгляда от побелевшего как смерть Шуни. Молодой держался молодцом, бисеринки пота выступили на лбу, стекая мелкими каплями и срываясь на зелень под ногами. Исполинский василиск не сводил тяжелого взгляда, хаотично меняя завораживающий, манящий узор. В этой игре выживает сильнейший – тот, кто не опустит глаз, смотря смерти в лицо. У смерти именно такое лицо - с леденящими мертвыми глазами, раздвоенным мельтешащим языком, скользящим по коже и голодными зрачками выпивающими душу. Отпустишь их хоть на миг, дрогнешь - ты погиб, василиск не нападет, пока ты смотришь в глаза, он никогда не нападает на того, кто смотрит прямо перед собой, в глаза самым глубоким страхам. Страх убивает, сковывает движение, не давая шевельнутся ни единому мускулу. Человек и змей остаются один на один, никто не в силах помочь, пока василиск сжимает свои объятия. Стремительный прыжок и жертва остается одна. Василиск перевел взгляд на Браму – о да, от пожилого крепкого путника он исходил густой волной, плотной серой лентой, ввинчиваясь в мозг. Змей ослабил хватку и повернул голову от окаменевшего человека, впиваясь в лицо высокой фигуре, раздраженно хлеща языком – еще мгновение, и он летит, распрямившись во всю свою исполинскую длину. С оскаленных ядовитых клыков стекает кипучая слюна, зрачки расширены в предвкушении, но оторопевшая жертва внезапно отскочила, змей врезался в корявое дерево, развернул голову, выискивая цель, и тут рявкнул выстрел. Брама ругнулся, когда черная кровь хлестнула и зашипела на броне, и предусмотрительно перекатился в сторону. Змей забил хвостом, обрушив дерево, выворачивая его с корнем и ударив в то место, где был человек, после чего канул в трясину с глухим бульканьем.
- Ах, мать перемать… сука… жжется блин… матерый гаспид…
Брама на четвереньках дополз к окаменевшему Шуне и рывком обрушил его вниз. Еще не хватало, чтобы на этот статуй другие сползлись, а рюкзак ведь не бездонный, патронов там вообще - кот наплакал. Тот со стеклянным звоном рухнул вниз и ударился о пружинящий ковер под ногами. Ну и Бог с ним, лучше так, чем в брюхе у василиска, после объятий змея все мышцы сводит такой судорогой, хоть с высоты человека бросай и не разобьется, ну почти. Он перевернулся, жадно глотая воняющий болотом воздух и вытирая с лица грязь, смешанную с кровью. Потом бросил взгляд на молодого. Тот приходил в сознание, тяжело вздрагивая, нервная система снова брала организм под контроль. Так всегда бывает, судороги, почти не болит, но ведь не часто жертве василиска удается избежать клыков и рассказать о впечатлениях.
- Попали же мы в переделку. Ничего-ничего, потерпи – с этого тоже польза бывает, говорят, что после василиска уже вообще ничего не страшно. Тот, кто пережил атаку василиска, еще потопчет траву.
Он поднялся и, тяжело пошатываясь, закинул молодого на спину, и понес в направлении островка, что едва выделялся на зеленом ковре болот. Под ногами опять захлюпало, Брама насторожено присматривался к малейшему движению своими выцветшими под солнцем, внимательными глазами.
- Знать бы еще, куда нас с тобой занесло. Еще и големы уснули - как всегда в самый подходящий момент. Говорил же, края держаться надобно, края, а они что? Поперли напрямик, вот и попали мы. Болотник глаза отвел, от отряда отбились и забрели, голубь мой, в самый глухой угол болот, а тянутся же они… в общем, несколько дней можно идти и так никуда и не выйти. Вот так вот. И если случиться прорыв, то все, пиши пропало, погибнем к песьей матери, а через несколько дней таки добредем к Экс-один. В виде зомбей.
Молодой захрипел, и, скользя в грязи и цепляясь за пожухлую траву, Брама опустил его среди спасительного островка, изучая высохшие деревья, густые заросли кустов, и массивные глыбы, лежащие посредине в форме кольца.
- Вот и хорошо. Хоть какое то укрытие. От прорыва, конечно, не защитит, но оборону держать можно, если есть чем.
- Василиск – захрипел Шуня – василиск... как он уполз? Я же сам видел, как ему башку снесло.
- Новая отрастет, у них это запросто. Несколько недель и будет не хуже прежней. Слава Рэду Шухову, они лишь на болотах живут, в самой глубине. Тут вообще мало кто был, кому они нужны, эти болота?
Брама расшнуровал шнуровку, вылил из обуви жидкую грязь, ругнулся, и повесил ее сушиться на ближайшем суку.
- В общем, давай основываться на фактах, а факты, говорят, самая упрямая вещь в мире. Верно?
Шуня кивнул, медленно садясь и опираясь спиной об нагретый за день валун, насторожено
