отвлеченной физики, мечтателей, грезящих о недостижимом, но то, о чем весь мир только мечтает – мы воплощаем в жизнь. На следующем витке военные воплощают это в смерть. Все очень просто и прозаично. Было бы лучше, если бы мир никогда не увидел общей теории поля, разработанной нашим соотечественником. Но случилось то, что случилось - кто-то увидел в теории ключ к неограниченной власти. Разумеется, во благо родины и всего прогрессивного человечества, все теми же методами. Не понятно почему «Проект» решили развернуть здесь, так близко к границе - возможно для того, что бы поле «сияния» было как можно ближе к западному фронту, как наиболее вероятному с точки зрения возможного нападения, но это только предположение. Настоящих причин не знает с никто, по крайней мере, из тех, кто был на три-экс. Секретность на объектах была высочайшая, даже наверху о них мало кто знал, и, если учесть, что сейчас вы знаете еще меньше чем я, рядовой физик-полевик, то и те малые клочки информации, просочившиеся вовне, были уничтожены.
Верес согласно кивнул, а Полина выбросила окурок в бурьян, обняла колени и продолжила:
- В «Проект» я попала случайно. Откуда же я могла тогда знать, наивная молодая дура, свято верящая во вдолбленные нам идеалы родины и коммунизма, что каждый, мало-мальски выделяющийся из усредненной серой толпы, находится под пристальным наблюдением спецслужб. Едва я успела защитить диссертацию у Шумана, как за мной пришли.
- Ты защищалась у Евгения Петровича? – удивленно вскинул бровь Верес.
- Да, у него. Ты что, его знаешь? Хотя, после катастрофы, понятное дело что знаешь. В общем, за мной пришли, и так я попала в зону. Тут еще не было никакой зоны, стройка была почти завершена, «глушилки», сбивающие шпионские спутники с толку и скрывающие нас как под покрывалом, работали денно и нощно, а потом, когда военные взялись соединение подземных коммуникаций, отключили за ненадобностью. Я не экономист, но и так было ясно, что в «Проект» вбухивали огромные суммы и ждали, что он себя оправдает. Перед нами поставили прямую и конкретную задачу - разработать поле, которое служило бы как противоядерный щит от ракет противника. Если учесть, что созданное поле должно было накрывать всю страну, то можешь себе представить масштаб работ и энергетические затраты для его функционирования. Добавь к этой головоломке одну немаловажную деталь - во включенном состоянии поле должно иметь нулевое внутренне значение или быть приближенным к нему. Если сказать проще - быть безвредным для окружающей среды и населения. Ведь никому не хотелось сменить радиоактивное облучение на что-то похуже. Задачу нам поставили заведомо невыполнимую – перевести теорию струн во вполне конкретный поставленный результат. Работа шла во всю, нам предоставляли все запрошенные мощности, для первичного запуска даже соорудили поблизости Чернобыльскую АЭС. Но мы топтались на одном пятачке, ни на шаг не продвинувшись в нужном направлении, хотя попутно сделали немало других открытий, за которые нам уже при жизни должны поставить памятник. Но мы осознавали, что памятник у нас будет только один – надгробный, если мы не переломаем ситуацию в ближайшие сроки. Мы готовились к худшему, многие из ребят исчезали, и мы не имели представления, что с ними случилось. Тот день я помню как сейчас, обычная планерка, на которую нас созвал руководитель Экс-один, Ионов, и бросил на стол засмоленную папку. Неровный почерк Шумана я узнала сразу, но это уже не имело значения – в неровных строках был выход, указание пути, гениальное и вместе с тем простое решение, поверить в простоту которого мы не решались. Мы работали как проклятые, по две смены, падая с ног и держась на разработанных нами же стимуляторах. Поле Шумана, которое мы назвали «сиянием», было новым состоянием взаимодействия, переворачивающим представление о строении мироздания. «Сияние» открывало громадные перспективы и идеально вписывалось в поставленную нам задачу. Оно было податливой глиной, из которой можно было вылепить практически все что угодно. В ходе исследований «сияния» нас привел в восторг один неоспоримый факт – даже при всем нашем желании его было невозможно сгустить в плазменный сгусток или нечто подобное, сделав из него оружие куда более страшное, нежели атомное, к которому мы по неразумения притронулись. Словно некто, куда более превосходящий нас, вмуровал в природу «сияния» принцип ненападения, потому что соорудить из него некий заслон, завесу, оказалось вполне возможным - на это наших общих способностей еще хватало. Поле имело двустороннее нулевое проявление, полностью нейтральное, существующее как бы само по себе, вне остального континуума, не фиксируемое ничем, кроме экспериментального оборудования, смонтировано нами при исследованиях. При попадании в незримое статическое поле «сияния» любой объект, имеющий в себе боеголовку и направленный на разрушение, аннигилировался, оставляя остаточное явление в виде едва заметного жемчужного всполоха. «Сияние» словно ткало само себя, как будто читая из наших голов, что необходимо и само принимало форму, перетекая из голой теории, идеи, записанной торопливым почерком Шумана, в нечто нами осязаемое и ощутимое. Каким образом он смог разработать, вывести единую теорию поля, над которой безуспешно бились многие умы человечества - было непонятно. Было понятно одно - он гений, величайшая личность, сравнимая разве что с Эйнштейном, если не превосходящая его.
Она замолчала, а потом, собравшись с силами, продолжила:
- В марте восемьдесят шестого были смонтированы прототипы первых излучателей - «эхи» и установлены на башнях, прозванных три-эксами, которым заранее, еще при строительстве, исходя из соображений секретности, придали форму обычных радиолокационных станций. Между ними и должно было раскинуться генерируемое полотно «сияния».
Верес многозначительно хмыкнул, прикидывая, сколько же Полине лет, но та вновь погрузилась в воспоминания:
… - по подземным коммуникациям к установкам были проведены многократно дублируемые силовые линии с АЭС, мы опасались, что нам не хватит мощностей, хотели перестраховаться, но тревога была напрасной. Была дана команда - «ноль», излучатели запущены в режим нарастающей мощности, и многие из нас даже закрыли глаза, опасаясь толи взрыва, толи еще чего, но все прошло как нельзя лучше. Внешне ничего не изменилось - не было никаких иллюминаций, спецэффектов - о существовании поля свидетельствовали лишь приборы. Убедившись в стабильности сгенерированного поля, военные приступили к его «обкатке» - начав обстрел объектами имеющими следы радиоактивного воздействия, весившими меньше грамма, постепенно дойдя к сходным по характеристикам с тактическими ракетами. Как им удалось соблюсти вопрос тотальной секретности, и удалось ли, не знаю. Нас волновало «сияние», но результат тестовых проб был одинаково неизменен – все объекты, имеющие радиоактивные, химические или взрывчатые вещества были аннигилированы, оставляя после себя слабые, едва заметные всполохи. Ни радиации, ни иного проявления отличающегося от естественного фона зафиксировано не было. Опасаясь могущего возникнуть в результате неучтенных проявлений в работе «сияния» жесткого излучения, мы заранее разработали новейшие антирадиационные и модулирующие препараты, но они так и не были задействованы. Лишь однажды в работе три-эксов произошло резкое, скачкообразное снижение мощностей, но через пару секунд все пришло в норму и это списали на перебои в силовых линиях. Подобное больше не повторялось, о «провале» вскоре забыли, и, пожиная лавры свершителей невозможного, мы с утроенными силами взялись за включение «сияния» в единую систему противоракетной обороны. Это был триумф, торжество разума, но о нем нам вскоре пришлось забыть – двадцать шестого апреля произошла авария на четвертом энергоблоке. Мы взялись за ее ликвидацию, тогда не было времени задумываться о причинах. Причинами занимались военные, среди их докладов вскользь упоминалось такое определение как «диверсия». Временя шло на минуты - другие реакторы готовы были взорваться. Гордеич, ведь рассказывал, как их везли по подземным коммуникациям?
- Рассказывал. Так «Проект» не причастен к взрыву на Чернобыльской АЭС?
- Нет, мы тут не при чем. Для запуска «сияния» мы лишь единожды взяли одну десятую часть мощностей станции, в дальнейшем оно работало в автономном режиме, войдя в замкнутый цикл, не требуя для подпитки внешних источников энергии. Станция переключилась на удовлетворение нужд народного хозяйства. Хоть ее реакторы и были построены по морально устаревшей технологии, но имели многоступенчатые контуры безопасности, которые и сведущему обойти не так-то просто. Перед строительством станции мы предложили на рассмотрение свой проект, куда более продуктивный и безопасный, но нам приказали заниматься своими делами и не лезть в чужой огород. Вот тогда и пригодились наши препараты, но к рядовым ликвидаторам они так и не попали, почти все были реквизированы и употреблены военными.
Разведчик выбил новую сигарету, с интересом наблюдая, как бестолковая ворона, влетев в «спираль»
