Тредиаковский написал оду Бирону, а затем на восшествие на престол Иоанна Антоновича. Но после вопроса Шувалова: что, он не любит Елизаветы? — взялся за оду «Какой приятный зефир веет».
Службу начинали с детских лет. В нее записывали при рождении. Находившиеся «в отсрочке» младенцы получали чины, уверенно поднимались по иерархической лестнице, чтобы в 16–17 лет объявиться на действительной службе в «приличествующем роду» звании. Ивана Шувалова бесполезно искать в служебных списках — ни он сам, ни его биографы не сошлются на них. Просто в день коронации Елизаветы, не взятый на торжества в старую столицу, Шувалов, находясь в Петербурге, получит придворный чин камер-пажа. Получит, чтобы по-прежнему нигде не появляться. Зато поддерживать живые связи с самыми влиятельными лицами государства.
Государь мой, истинный друг Иван Иванович. Хотя я по отъезде моем из отечества и не писал к вам, однакож истинное мое почтение и верная моя к вам дружба от того не переменилась и никогда не переменится, и в той надежде, яко и сверх того ведаю, коль вы дружны к брату моему, прошу вас надежного моего друга брату моему яко собою представить, как ему есть бесчестно и неприлично с родною своею сестрою так негуманно поступать, от чего показуется немилосердное сердце, и всякой будет думать, когда он такое гонение родной своей сестре чинит, что с таким, которой ему не принадлежит, учинит. Он есть ныне первым министром, весь свет на его поступки смотрит…
До свиданья, мой очень дорогой друг, любите меня всегда так же, как я вас люблю и уважаю, и будьте уверены, что я всю мою жизнь останусь преданным вам душой и сердцем ваш
О новом чине для ленивого и неуловимого придворного просили вице-канцлер А. П. Бестужев-Рюмин и пользовавшийся в те дни славой удачливого полководца С. С. Апраксин: камер-юнкер вместо камер-пажа. И это спустя восемь лет после встречи камер-пажа с императрицей в селе Петровском близ Звенигорода, куда направлялась Елизавета Петровна в Саввино-Сторожевский монастырь. Полное описание царского богомолья было помещено в «Санкт-Петербургских ведомостях» с короткой припиской о пожаловании И. И. Шувалова. Между прочим. И к всеобщему сведению. За заметкой стояла перспектива выезда А. Г. Разумовского из таких привычных и обжитых апартаментов Зимнего дворца. Начало шуваловского «случая»…
Золотой дождь отличий и наград пролился не сразу. У нового любимца свое представление о вещах, тем более об особенностях придворной жизни. Он не спешит, не скаредничает, стараясь соблюсти хотя бы видимость благопристойности — так меньше, ему кажется, появится завистников и открытых врагов. Он вполне может обойтись на первое время собственными деревнями, своими и, как видно, далеко не маленькими средствами. Но все конечно же приходит: в 1754 году за необъявленные заслуги — ордена Александра Невского и польский Белого Орла. Спустя три года — чин генерал-поручика, разве надо для этого иметь хоть малейшее отношение к армии! Еще через три года генерал-адъютанта — Екатерина II будет отмечать этим чином начало каждого нового «эпизода», по ее выражению, в собственной личной жизни. А совсем незадолго до смерти Елизаветы, в 1761 году, Шувалов станет членом Конференции, иначе — тогдашнего Государственного совета.
Вот только конец оказывается слишком близким…
Шувалов, взяв меня за руку, подвел к человеку, которого вид обратил на себя почтительное мое внимание. То был бессмертный Ломоносов! Он спросил меня: чему я учился? «По-латыни», — отвечал я. Тут начал говорить он о пользе латинского языка, с великим, правда сказать, красноречием.
Узнав, что вам всего двадцать пять лет, не могу надивиться глубине и разнообразию ваших познаний.
«Дай Бог царствие небесное этому доброму боярину, — говорила в 1828 году П. П. Свиньину племянница Ломоносова, Матрена Евсеевна Лопатина, некогда жившая у него в Петербурге, — мы так привыкли к его звездам и лентам, к его раззолоченной карете и шестерке вороных, что, бывало, и не боимся, как подъедет он к крыльцу, и только укажешь ему, где сидит Михайла Васильевич, — а гайдуков своих оставлял он у приворотни».
Только одни особенные и довольно сложные предметы исключительно занимают все умственные и нравственные силы императрицы и совершенно удаляют ее от забот управления.
Именно желание нравиться и славиться красотой было всегда одной из самых сильных слабостей ее, а так как вследствие сокрушительного влияния лет она не может не замечать все более и более становящиеся приметными старческие морщины на лице своем, то обстоятельство это так близко и чувствительно трогает ее, что она почти уже и не показывается в обществе. Так со времени куртага, бывшего 30 августа, императрицу видели всего только два раза в придворном театре…
ИЗ ДОНЕСЕНИЯ АВСТРИЙСКОГО ПОСЛАННИКА В ПЕТЕРБУРГЕ
ГРАФА МЕРСИ Д'АРЖАНТО
Не меньшие душевные беспокойства причиняют государыне ее частые припадки боязливой мнительности, сопровождаемые сильным страхом смерти; последнее достаточно видно из того, что не только вообще стараются удалить от нее малейший повод к встрече со страшными образами, или к наведению ее на печальные мысли, но даже ради заботливой предосторожности ото всего подобного, не дозволяется никому в траурном платье проходить мимо жилых покоев императрицы; и если случается, что кто-нибудь из вельмож и знакомых ей лиц умирает, то смерть эту скрывают от государыни не редко по целым месяцам.
К сказанным двум причинам ее душевных страданий присоединяется, в-третьих, все еще продолжающееся серьезное недовольство ее поведением великого князя и нерасположение к великой княгине, до того очевидные, что ни с тем, ни с другою государыня не имеет почти никаких сношений, и вот уже более трех месяцев, как на деле она не вела с ними никакой отдельной беседы…
Среди этой нестройной совокупности такого рода лиц и обстоятельств граф Иван Шувалов сохраняет власть и почет, более точное и близкое наименование для коих, как в отношении их объема, так и относительно тех правил, которые определяют у него их употребление, — конечно, придумать нелегко.
Тень смерти входит во дворец вместе с Иваном Шуваловым. И почем знать, не этой ли тени обязан он своим неожиданным возвышением? Обмануть годы, почувствовать себя еще раз молодой и желанной — как нужно было это переступившей в пятый десяток Елизавете. Морщины, седина — что значили они по сравнению с объявившимися и все нараставшими эпилептическими припадками. Такими же, как у отца. Раз
