…Довольно жил в большом свете; все видел, все мог знать, дабы еще счастье суетное меня льстило. Прямое благополучие в спокойствии духа, которого найтить иначе не можно, как удалиться от всех неизвестных обстоятельств и жить с кровными и друзьями, умерив свои желания, и довольствоваться простым житьем, никому зависти и досады не причиняющим. Часто обстоятельства виноваты нашему поведению. Один человек может быть нелюбим и любим по разности состояния. Мне же, мой свет, скоро будет столько лет, что в числе стариков почитаться должно. Благодарю моего Бога, что дал мне умеренность; в младом моем возрасте не был никогда ослеплен честьми и богатством; и так, в совершеннейших летах, еще меньше быть могу. Скажу и то, что в моем пути долгу, может быть, не сделаю, и, возвратясь, с умеренным доходом, могу жить с благопристойностью. Жалею только то, что вы не воспользовались моим счастием, и ничего полезного для вас не сделал, сколько б сделать мог. Меня утешает ваша бескорыстность. Вы лучше любите справедливость всего. Если есть люди, которые вымышляют мое богатство, то верьте, есть и те, которые правду знают. Осталось мне во утешение: приобрести знакомство достойных людей, утешение, мне до сих пор неизвестное. Все друзья мои, или большею частию, были только — моего благополучия. Теперь — собственно мои.
…Думая в половине ноября отсюда конечно выехать, может быть прежде, в Италию или во Францию, еще не знаю. По приезде канцлера к вам о том писать буду. Притчина ехать в Италию. 1. Что ныне удобное к тому время. 2. Что блиско оной земли во Францию. И докуда еще не так стар, — могу присовокупить знание, по притчине многих ученых людей…
…Был представлен архигерцогам и архигерцогиням, все соответствовало знатности их рождения и воспитания: в разговорах весьма милостивы и разумны… Также большие принцессы много говорили, чтоб я пожил, приятно им будет сделать знакомство со мною… Третьего дни обедал у французского посла. Теперь еду к венецианскому. Всякой вторник ездил в Лаксенбург, куда уже зван обедать графу Клари. Сколько господа здешние холодни, столько император и императрица милостивы…
Итак, близость к Франции (так почему не сразу Франция?). Удобное для путешествия время (перспектива начинающихся в Италии дождей!). И возраст — Шувалов не прочь пококетничать своими неполными тридцатью пятью годами, нарочито соотнося себя с Елизаветой, с которой его разделяло двадцать лет.
Только почему-то Италия тогда не состоялась. Шувалов оказывается во Франции. Об этом свидетельствуют не письма — их попросту нет, но тот единственный факт, что, близко сойдясь с театральным миром Парижа, он легко может получить покровительство знаменитых актеров тех лет, комика Лекена и великолепной актрисы Дюмениль, для приехавшего из России подопечного артиста Ивана Дмитревского.
А между тем Ивана Ивановича Шувалова ждали в России, рассчитывали на его скорый приезд. В письмах он советуется с сестрой о продаже того самого, связанного со слухами петербургского дома, чтобы окончательно поселиться в Москве. Обещает сам совершить сделку в столице в ноябре 1764 года. И новая, неожиданная для самых близких и доверенных перемена планов — все-таки Италия, к тому же на долгих восемь лет.
Причины можно только угадывать. Осторожный и предусмотрительный до трусости Шувалов счел скорее всего небезопасными настроения русского двора, решительные действия окончательно почувствовавшей себя самодержицей Екатерины II.
Долгих восемь лет в Риме, с редкими выездами в Неаполь. Без писем (не сохранились? не существовали?). Безо всяких попыток возвращения в Россию. Жизнь тихая. Однообразная. Время от времени нарушаемая приездами коронованных особ. Шувалова не забывали навестить, принять, показываться вместе с ним на гуляньях и в театрах.
Плотину прорвало в 1770 году. Екатерина делает первую серьезную попытку вернуть бывшего фаворита в Россию. Еще не настаивая — просто выражая благоволение. Шувалов отзывается потоком самых униженных благодарностей и остается на месте. Впрочем, у него есть почти веская причина. Все эти годы с ним проводит племянник, Ф. Н. Голицын, и Шувалов считает своим долгом самолично показать ему Лондон и Париж. Была ли действительная нужда в подобной опеке? Побывал ли Шувалов сам или с племянником в намеченных городах? Факт тот, что Ф. Н. Голицын направляется учиться в Женеву, а Шувалов отыгрывает еще несколько лет римской жизни.
…Здесь в Риме веселиев, забав нет; но жизнь весьма спокойная. Моя охота к художествам и обхождение с иностранными и с малою частию здешних господ — все мое удовольствие.
Но отсрочка, если она даже длилась три года, оставалась всего лишь отсрочкой. В 1773 году Екатерина в разгар пугачевских событий снова вспоминает о «дорогом путешественнике» и передает ему свое пожелание видеть его в России. Подчиниться?
И снова Шувалов колеблется, ищет поводов для дальнейших проволочек. Неужели императрица станет возражать против его визита к самому Вольтеру — кто не знает ее слабости к французским философам, тем более к самому фернейскому патриарху! Две недели в Фернее, само собой разумеется, ничего не решают, зато произведут в Европе благоприятное впечатление. Писал ли Шувалов об этих днях на родину? Во всяком случае, они стали известны благодаря подробному письму Вольтера д’Аламберу. Визит русского вельможи по-прежнему радует философа, вызывает восторги по поводу эрудиции и широты интересов гостя.
Конец ноября 1773 года. Самое время отправляться санным путем в Россию, но… в середине марта следующего года Шувалов опять в Фернее. Успела пройти зима, а он хлопочет об издании присланных из Петербурга стихов Андрея Петровича Шувалова «Epitre ’a Ninon L’Enclos». Нашумевшие строфы были таковы, что долгое время их принимали за сочинение Вольтера. Теперь у Шувалова есть повод позаботиться об их издании — пусть это будут всего-навсего сорок напечатанных в Женеве экземпляров.
Дальше? Дальше был Париж. Смерть в мае Людовика XV и вступление на престол Людовика XVI. Шувалов прямо из Швейцарии направляется во французскую столицу, чтобы принести свои поздравления новой царственной чете. Газеты отмечают на редкость благосклонный прием, которого удостоен русский вельможа, особое благоволение Марии Антуанетты. У Шувалова нет ни явных дел, ни тайных поручений, и тем не менее он в постоянных разъездах: Франция — Швейцария — Италия. Чаще Италия — Рим, Неаполь, Пиза. Письма Вольтера отмечают беспокойную топографию его жизни. 1775… 1776… И весточка от Пилада.
Ваш племянник, Ф. Н. Голицын, говорил о намерении вашем вернуться: не осуждаю, но я бы попросил вас не торопиться, прежде чем мы повидаемся, чего я безмерно желаю и для себя лично и для того, чтобы дать вам понятие о состоянии страны, а это я могу сделать лучше всякого другого, как вы сами знаете…
