Но, как опытнейший дипломат, Пилад знал и другое: избегать возвращения Шувалову больше не следует. Приказ Екатерины на этот раз имел слишком серьезную подоплеку. Гнев императрицы мог стать роковым. Весной 1777 года И. И. Шувалов был в России.
Встреча в Петербурге — как же непохожа она на отделенный восьмью годами отъезд! В печати обеих столиц появляются стихи, посвященные вернувшемуся, в том числе самого Г. Р. Державина. В свое время поэт получил приглашение Шувалова ехать вместе с ним за рубеж, мечтал об этой поездке, и только вмешательство родных, считавших опасной всякую связь с опальным вельможей, помешало ей осуществиться.
В день приезда Шувалова в Петербург Екатерина присылает ему приглашение во дворец. Появление дорогого гостя будет отмечено специальным вечерним собранием — эрмитажем, и Григорий Потемкин с Алексеем Орловым оспаривают друг у друга честь представить новоприбывшего. Ивану Ивановичу Шувалову приготовлен чин обер-камергера и связанная с ним обязанность постоянно сопровождать императрицу — честь, о которой раньше нечего было и думать. Он едет в царской свите в Крым — знаменитое, связанное с «потемкинскими деревнями» путешествие в Тавриду — и наконец-то получает возможность заехать в Москву для осмотра Московского университета, так занимавшего его мысли и ни разу им не виденного.
Иван Иванович! Уведомления ваши о всем том, что вы в путешествии своем между двумя столицами нашли для себя приятного, тем более служат к моему удовольствию, коль нимало не сомневаюся об истине оных, знав свойственную вам искренность и похвальное к добру общему усердие. Пребываю впрочем к вам благожелательная
Примирение выглядело полным. Кто мог знать, что на каждый свой переезд — даже в Москву, даже в деревню — Шувалову следовало получать разрешение самой императрицы. Отсутствие его во дворце вызывало немедленные вопросы, а в редких отъездах он был связан обязательством писать Екатерине подробнейшие письма о наблюдениях и впечатлениях — род неумолимого контроля, который царица не собиралась никому препоручать. И главное — брезгливая неприязнь, которую Екатерина и не думала скрывать.
Есть у меня сосед, который во младенчестве слыл умницей, в юношестве оказывал желание умничать, в совершеннолетии каков увидите из следующего. Он ходит бодро, но когда два шага сделает направо, то, подумавши, пойдет налево; тут встречаем он мыслями, кои принуждают его итти вперед, потом возвращается назад. Когда я гляжу на него, то он, утупя глаза в пол, передо мною важничает, в душе меня труся. Каков путь его, таковы и мысли.
Нерешительный… Что можно было прибавить к этой беспощадной оценке!
Глава 4
Говорят свидетели. Говорит время
…Вы в Санкт-Петербурге не доверяете никому, боитесь, сомневаетесь, ищете помощи, но не знаете, где ее найти…
Год 1773-й
Я — Ваш законный император. Жена моя увлеклась в сторону дворян, и я поклялся… истребить их всех до единого. Они склонили ее, чтобы всех вас отдать им в рабство, но я этому воспротивился, и они вознегодовали на меня, подослали убийц, но Бог спас меня. [После победы обещание пожаловать казаков, татар, калмыков] рякою с вершины и до устья и землею и травами и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом, и вечною вольностью. Я, великий государь император, жалую вас.
«Батюшка Петр Федорович», «осударъ наш Петр III» — свергнутый собственной женой, предательски убитый за карточным столом братьями Орловыми, неизвестный, нелюбимый и, несмотря ни на что, ставший символом насилия, бесправия, неосуществившихся надежд. Убийство у трона рождало чувство, что именно он должен был быть иным, лучшим, справедливейшим. В порохе человеческого отчаяния и гнева законный правитель еще оставался необходимым, как незыблемым казалось и все устройство России. Пугачев не ошибался — слишком много знал, успел на своем недолгом веку повидать.
Родная станица на Дону. Армия в семнадцать лет, после ранней казачьей свадьбы. Сражения Семилетней войны. За отвагу и «проворство» ординарец казацкого полковника Ильи Денисова в составе корпуса Захара Чернышева. В 1764 году армия М. Н. Кречетникова в Польше. В 1768-м осада Бендер под командованием П. И Панина. И увольнение по болезни на родину в чине хорунжего. Случайное столкновение с казацкими властями заставило бежать из родных мест. Пугачев направился на Яик.
…Всему свету известно, сколько во изнурение приведена Россия, от кого ж — вам самим то небезызвестно: дворянство обладает крестьянами, и хотя в Законе Божьем написано, чтоб они крестьян так же содержали, как и детей, но они не только за работника, но хуже почитали собак своих, с которыми гонялись за зайцами; компанейщики завели превеликое множество заводов и так крестьян работой утрудили, что и в ссылках никогда того не бывает, да и нет, а напротив того, с женами и детьми малолетними не было ли ко Господу слез?
В конце ноября 1772 года Пугачев появился в Яицком городке, где начал называть себя Петром III. Почти сразу он был выдан властям. 19 декабря отправлен в Симбирск и оттуда в Казань. 29 мая 1773 года, за три дня до получения распоряжения о его отправке на каторгу, бежал из-под ареста.
В это же время на Яике стал известен приговор над участниками волнений 1771 года. Помимо суровой расправы с наиболее деятельными повстанцами правительство устанавливало поголовное обложение «всех бывших в мятежнической партии» для покрытия убытков, понесенных во время волнений казачьими атаманами и старшинами. Многие решают бежать на Кубань и в Турцию. Новое появление Петра III — Пугачева встретило на этот раз горячую поддержку.
В июне 1773 года княжна Владимирская приехала во Франкфурт-на-Майне, где встретилась с «голштинским претендентом». В первых числах июля княжна Елизавета и Филипп Фердинанд Лимбургский «герцог Шлезвиг-Голштейнский князь» отправились для встречи с конференц-министром трирского курфюрста в Нейсес. В последних числах июля княжна Елизавета объявила о своем отъезде в Россию и обратилась с письмом к вице-канцлеру А. М. Голицыну.
