— Почему паненка, государь? Разве венчание в Кракове не дало мне права на королевский титул?
— Царский, хотела ты сказать, ясновельможная паненка. Для царского венчаться в кремлевском соборе надо. И, думаю, откладывать обряда не стоит. Лишь бы портные успели тебе платье царицы сделать.
— Ты хочешь, царь Димитр, одеть меня в русское платье? Которое не носит никто в Европе? Но какая в этом нужда?
— Так будет приятней твоим подданным. Будущим твоим подданным, ясновельможная паненка.
— Но я привезла с собой подвенечный наряд, которому бы позавидовала сама Елизавета Английская. Мастера трудились над ним почти целый месяц.
— У тебя будет случай его надеть на какое-нибудь придворное торжество. Для венчания же возможно только русское платье.
— Мне не хотелось бы спорить, но…
— И не спорь. Здесь достаточно своих правил, которые государи православные обязаны выполнять.
— Но я не собираюсь менять своей веры! И мы никогда не говорили об этом.
— Значит, говорим сейчас, и этого вполне достаточно. Ты можешь хранить свою веру в душе, но исполнять все православные обряды.
— Это грех, и мой духовник никогда…
— Думаю, твой духовник желает тебе добра, а не позорной обратной дороги в Самбор. Можно получить у него отпущение любого греха, тем более для такой великой цели, как царский престол.
— Но я должна была бы получить заранее разрешение папского престола на такое обманное причащение.
— И ты бы не получила его. Я сам связывался, по просьбе твоего отца с Ватиканом и получил категорический отказ. Зато отцы иезуиты сказали другое.
— Я так и знала, что все кончится иезуитами!
— А разве не иезуит твой духовник? Или ты не знала об этом? Посоветуйся с ним. А еще лучше доверься здравому смыслу и своему будущему супругу. Нам предстоит с тобой делить не только ложе, но и престол.
— Ты прав, царь. Но ложе ты уже делил тут не со мной.
— Я не разрешаю говорить со мной на эти темы, ясновельможная паненка. Здесь мое государство, я государь, и я один буду определять, о чем мне слушать или не слушать.
— Я не узнаю тебя, царь…
— Ты и не можешь узнать царя, ясновельможная паненка, потому что никогда его и не знала.
— Значит, ты носил маску.
— Маску? Мне не нравится это выражение. Я вынужден был применяться к тем условиям, где судьба вынудила меня жить. Теперь я у себя дома, и ты можешь познакомиться со своим супругом.
— Ты сказал о венчании, царь. Мне понадобится несколько дней или скорее неделя, чтобы привести свои платья в порядок и соответствовать своему новому положению. Я хочу ослепить твоих подданных.
— Это почти невозможно сделать. У московитов несметные богатства, которые они любят показывать в своих нарядах. Что же касается кроя, вряд ли они сумеют его оценить. Но как бы то ни было, венчание состоится послезавтра.
— Послезавтра. Четвертого мая… Но это на редкость неудачный день.
— Почему же?
— День памяти мученицы Пелагии Тарсийской. Он всегда считался дурной приметой для невесты. Вспомни, царь, Житие. Родная мать выдала Пелагию императору Диоклетиану на утеху, но Пелагия отвергла его ласки и за то была брошена в огненную печь.
— Не могу пожаловаться на свою память. Помнится, Пелагия сама, по доброй воле, вошла в печь, где ее тело расплавилось, как миро, изливая благоухание. Разве это такой плохой конец? Впрочем, к несчастью, может оказаться и более поздний день, если мои переговоры с попами окажутся неудачными.
— Ясновельможный отец мой имеет такое неотложное дело, что не мог с ним подождать до окончания моего туалета? Что за необычайные события могли произойти за несколько ночных часов, что мы не виделись?
— У меня нет времени, ваше величество, на долгие объяснения. Да, обстоятельства очень серьезны. Завтра ты будешь венчаться с царем.
— И короноваться московской короной.
— Тем более. Ты должна, моя дочь, сразу же сказать царю, своему супругу, о деньгах.
— Каких деньгах?
— Сколько раз я говорил тебе — о деньгах для ландскнехтов и рыцарей. С ними необходимо в такой торжественный день расплатиться. Ты не захотела поднимать этого разговора сразу по приезде в Москву. Понимаю, радость свидания с будущим супругом…
— Мои чувства — это только мои чувства. Но я не понимаю, причем здесь деньги? Все, что было необходимо для наемников, тебе привезли еще в Самбор. Разве нет? И сумма была огромной.
— Огромной она может показаться только женщине.
— Ее не хватило на всех рыцарей? Они потребовали большего жалованья?
— Не совсем так. Мне пришлось выплатить им лишь часть жалованья.
— Что значит — пришлось? Так хотел Димитр? Вы договорились?
— Я всегда считал, что наемники лучше служат, имея перед собой расплату, а не получив все деньги вперед.
— И отец привез остальные деньги сюда? Так в чем же дело?
— Я не привез никаких денег. Их у меня нет.
— Где же они? Отца обманули? Ограбили? Что я должна сказать царю? И почему я, а не сам отец?
— У меня были долги.
— Отец успел их сделать в Москве? Но это невероятно! О какой сумме отец говорит?
— Каких-нибудь восемь — десять тысяч злотых.
— Что?! Такой долг здесь, когда мы находимся в Москве всего несколько дней?
— Это польские долги. Не расплатившись, я не смог бы тронуться в путь и сопровождать мою дочь, будущую царицу Московскую, с должной пышностью и почтением.
— Пусть отец оставит Московскую царицу! Значит, деньги остались в Польше, и отец ехал с пустыми карманами?
— Именно так. Но сразу после венчания, в соборе последует всеобщий пир, на котором я должен расплатиться с жолнежами-солдатами, иначе… Иначе — не знаю, что они могут затеять. Их начальники твердят, что терпение солдат на пределе.
— И ты говоришь об этом только сегодня? На что отец рассчитывал? Отец сам видит, Димитр стал царем, и с ним еще надо научиться говорить. Наша встреча оказалась далеко не такой сердечной, как можно было предполагать. Эта русская царевна…
— Пусть дочь моя оставит пустую ревность. Речь идет о деле. Ты хотела стать королевой — ты ею становишься. Так пусть дочь моя подумает, как не омрачать торжества.
— Сразу после коронования просить о деньгах… А если Димитр откажет? В первой же просьбе откажет?
— Не посмеет!
— Почему?
— Хотя бы потому, что побоится солдатского бунта. Ему не нужны никакие столкновения на московских улицах. К тому же Марина уже будет царицей — лишить сана ее не сможет никто!
— Никто? Ты не видел великой иноки, матери царя Димитра? Собственный супруг отверг ее, и если бы не кончина даря Грозного, она уступила бы свое место племяннице английской королевы.
— Тебе рано говорить о подобных страхах. Сейчас моя дочь окружена своей гвардией, которой никто не противостоит в Москве.
