Но умер Юрий Васильевич молодым, женат не был, в духовной особенно позаботился о матери Марье Ярославне, той самой выбранной Софьей Витовтовной княжне, а Елизаров двор, уже успевший потерять былое название, отказал великому князю: «А что мое место Ваганково да и двор на Ваганкове место, чем мя благословила баба моя, великая княгиня, а то место и двор господину моему, великому князю, опричь того места, что есмь того же места Ваганкова дал Великому Николе в дом на Песнош». Николо-Пешношский монастырь был своего рода придворным для Дмитровского князя. Основанный учеником Сергия Радонежского Мефодием в 1361 году у впадения в Яхрому речушки Пешношки, он расцвел благодаря вкладам молодого князя и даже смог начать каменное строительство.
Детьми Василий II Темный и Марья Ярославна обижены не были: одних сыновей родилось у княжеской четы семеро. Едва хватило уделов на каждого. Андрею Васильевичу Меньшому и досталось в придачу к Вологодскому уделу подмосковное Ясеневское и двор в Кремле. Но оказался Андрей Меньшой соседом не из легких, нравом скорее в бабку, чем в отца. С военным делом не расставался, постоять за себя умел вооруженной рукой.
Сначала повел себя младший брат вступившего на великокняжеский стол Ивана III Васильевича удобно для князя. Воле его не противился. Что тот велел, исполнял «без хитрости». Такой доверенностью пользовался, что, когда Иван III в 1471 году выступил против Новгорода, изо всей семьи доверил сидеть в Москве «блюсти свою вотчину» одному девятнадцатилетнему Андрею при своем малолетнем сыне. Годом позже, «войдя в великий раздор» с братьями Борисом и Андреем Большим, наградил Андрея Меньшого за верность вторым уделом — Тарусой. Денег на прихоти брата не жалел — давал без счету, возврата не требовал, крепче думал к себе привязать.
Но оставался Андрей Меньшой безгласным и покорным недолго, пока «в ум не вошел». А там пытался вместе с братом Борисом защищать свои права, коль скоро Иван III все сильнее начинал их теснить. Со своим войском выступили братья к Ржеву, а оттуда к литовским границам для переговоров с королем Казимиром. Обманувшись в ожиданиях, попытались помириться с московским князем и снова искали союзников против него — теперь уже в лице псковичей. Только нашествие хана Ахмата объединило братьев; Иван III нуждался в их помощи. Андрей Меньшой и Борис были рады предлогу для восстановления мира. Великий князь щедро одарил обоих за участие в походе, который к тому же оказался последним в жизни Андрея. В 1481 году он умер двадцати девяти лет от роду. Удел свой бездетный Андрей Васильевич Меньшой завещал великому князю, да, вероятно, и не мог иначе: долг его Ивану III вырос до неслыханных размеров — тридцати тысяч рублей. Подмосковное Танинское завещал вологодский князь старшему сыну великого князя Василию, но с Ясеневским рассудил иначе. «Село свое Ясеневское у Москвы», как гласила духовная грамота, завещал брату Борису.
Был Борис шестым сыном Василия II Темного, всего тремя годами старше Андрея Меньшого, но характером куда круче. Удел свой — Волоколамск, Ржев, Рузу хранить умел и если участвовал в походах великого князя, то лишь потому, что не имел сил ему воспротивиться. Ходил Борис с Иваном III во Владимир, ходил на Новгород, стоял на Оке у Алексина против хана Ахмата, но тогда же взбунтовался против великого князя. Не стало их брата Юрия Васильевича Меньшого Дмитровского, любимца бабки Софьи Витовтовны, щедро оделившей в завещании именно этого внука и землями, и селами, и рухлядью, и своим кремлевским двором, хотя имел уже Юрий в Кремле подаренное отцом «ярославичево место» — двор погибшего Василия Ярославича. Великий князь не пожелал расстаться со слишком богатым наследством, взял себе и удел, не упомянутый в духовной грамоте умершего.
С великим трудом удалось матери, Марье Ярославне, восстановить мир между братьями, убедив великого князя вознаградить Бориса — отдать ему Вышгород и Сопкову слободу. Но размолвки на этом кончиться не могли. Великий князь по-прежнему проявлял свою власть, все меньше считался с возражениями, Борис по-прежнему бунтовал, пока за два года до смерти и вовсе не «отъехал» от Ивана III, что не помешало похоронить строптивого владельца Ясеневского в Архангельском соборе Московского Кремля.
И новая страница запутанных княжьих дел. Сыновья Бориса Васильевича, князь Волоцкий Иван и князь Рузский Федор Борисовичи, били челом Ивану III, чтобы поменял их подмосковные земли на более близкие к их уделам — жить бок о бок с властным дядькой явно не хотели, тягаться с ним не собирались. Документ так и назывался — «Жалованная меновая и отводная грамота великого князя Ивана Васильевича князьям Волоцким».
Соломония Юрьевна
Уж что это у нас в Москве приуныло. Заунывно в большой колокол звонили?
Можно сказать точнее — великая княгиня и супруга царевича: о них и пойдет речь. Женщинам из рода Сабуровых везло и не везло на престол: поднимались на заветные ступени, чтобы рано или поздно, всегда по злой воле мужа, их лишиться. Дальше тянулась долгая и беспросветная монашеская жизнь.
Соломония, дочь боярина Юрия Константиновича. Ее выбрал себе в жены тогда еще будущий великий князь Василий III, когда наконец получил от отца, Ивана III, долгожданное разрешение вступить в брак. Отец с разрешением не торопился — не хотел вносить раздора в разросшуюся семью. Любил и почитал вторую свою жену — греческую принцессу Зою — Софью Палеолог, по ее советам часто поступал, строил Кремль и кремлевские соборы, но наследника видел в первенце от первой жены. С ним делился мыслями, планами, его готовил к великокняжескому престолу. Даже к невестке, дочери молдавского господаря, был расположен как к родной. Так со смертью сына без раздумий наметил своим преемником внука.
Греческая принцесса на вид смирилась с судьбой собственного первенца Василия. То ли впрямь молчала, то ли не подавала вида при посторонних. Во всяком случае, приближенные никакого ее недовольства не замечали. «Деспина» (вторая жена) — назовет «великий посол» А. Контарини великую княгиню Софью и запишет, что Иван III пожелал, чтобы он побывал на приеме у великой княгини, а собеседница «обращалась ко мне с такими добрыми и учтивыми речами, какие только могли быть сказаны; она настоятельно просила передать ее приветствие светлейшей синьории; и я простился с ней».
А между тем «деспина» оставила за собой последнее слово. В 1502 году еще недавно любимая невестка великого князя молдаванка Елена Степановна вместе с сыном Дмитрием оказываются в опале. Иван III отправляет их весной в заточение, новым наследником провозглашается сын Софьи, двадцатитрехлетний Василий. Провозглашается на редкость вовремя, потому что в апреле следующего года «деспины» не стало. Отчаянию вдовца не было границ. Великого князя вскоре разбивает паралич, и придерживаться политики, которую диктовала покойная Софья, под влиянием окружающих он уже не в состоянии.
Вспыхивают в Москве и Новгороде костры инквизиции, сжигавшие еретиков. Умирает «нужной смертью» в заключении Елена Степановна Волошанка, главная их покровительница. Торопится себе найти невесту по собственному усмотрению наследник Василий Иванович, хотевший подчеркнуть свою связь с местной знатью и потому отказавшийся от поисков иностранных принцесс. Княжен и боярышень было привезено в Москву на смотрины то ли пятьсот, то ли полторы тысячи. Только число не имело значения: Василий заранее знал, что свяжет себя со старомосковским боярством — его выбор пал на Соломонию Сабурову.
Свадьбу сыграли 4 сентября 1505 года, а 27 октября умер Иван III. И снова удивительно вовремя, потому что перед концом начал вспоминать о всех своих сыновьях, наказывать Василию, чтоб никого не обошел уделами. Говорили — много ли в этом правды? — будто даже пожелал освободить старик внука и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Какими именно? Может быть, и правом наследования?
Такое предположение возникает не только из-за того, что сразу после смерти отца Василия III, по словам летописца, «в железа племянника своего великого князя Дмитрия Ивановича и в полату тесну посади». Современники — историки Герберштейн и Стрыйковский утверждают, что расправа состоялась еще при жизни старого Ивана III, сразу после его разговора с внуком. Новый великий князь, слишком похожий по характеру на свою решительную мать, не собирался рисковать — через три с небольшим года он окончательно расправится с опасным соперником. Дмитрий умрет в заточении, и тот же Герберштейн приводит существовавшие по поводу этой кончины версии: «Одни полагают, что он погиб от голода и холода, а по другим — он задохся от дыма». Второй способ имел то преимущество, что не оставлял видимых следов содеянного.
Было нелегко с Иваном III и совсем непросто с его «деспиной». Средневековые нравы вообще не знали милосердия и сострадания. И все же даже для них нрав нового великого князя оказался полной неожиданностью. Василий III Иванович не искал советчиков, не допускал ни малейших возражений, в любом прекословии усматривал бунт против своих прав и подавлял любое сопротивление железной, не знавшей снисхождения и минут слабости рукой. Попытался поспорить с ним Берсень Беклемишев, чье имя поныне живет в названии одной из москворецких набережных и башен Кремля, и был изгнан со словами: «Ступай, смерд, прочь, ненадобен ты мне». Смерд — неслыханное оскорбление для нижегородского боярина. Но лишь только стал жаловаться возмущенный Берсень, как тут же лишился языка — лихое предупреждение для всех, кто попытался бы осудить великого князя.
Жестокий, грубый, особенно с родственниками, которых открыто чуждался, Василий III был к тому же предельно и холодно расчетлив: с кем расправляться, с кем — несмотря ни на что — никаких ссор не затевать. Самые знатные и древние роды — Владимира Святого и Гедимина не знали обид от великого князя. И все время рядом с Василием была Соломония. Умная, деятельная, властная, мало чем уступавшая покойной свекрови. Брак великого князя мог считаться удачным, несмотря на его бездетность. Но отсутствие наследников до поры до времени не волновало Василия. Найденный им выход представлял лишнюю защиту от родственников и от враждебных бояр.
На Руси находился сын крымского хана Менгли-Гирея царевич Куйдакул. С приходом к власти Василия III он захотел принять православие и был должным образом за свое желание вознагражден. После крещения великий князь выдал за него замуж свою сестру, а во время Псковского похода не только оставил местоблюстителем великокняжеского престола в Москве, но и назначил в завещании наследником. С точки зрения государственных интересов был подобный брак очень выгоден. Царевич Петр, как стали называть Куйдакула, считался одним из возможных претендентов на казанский престол. Обязанный же всем своим благополучием и будущим великому князю, царевич Петр не мог ему изменить и вступить в переговоры с ненавидевшим «новокрещена» боярством.
Пока был под рукой Петр, великокняжеская чета могла не тревожиться насчет собственных детей. Но преждевременная смерть татарского царевича ставит Василия III перед приобретшей новую остроту проблемой наследования престола. Двадцать с лишним прожитых с Соломонией лет делали дальнейшие надежды на появление потомства бессмысленными. Снова поднимают голоса сторонники развода с бесплодной княгиней, хотя сама она винит в семейных неудачах одного Василия. Соломонии и в голову не приходит, что дело для бояр не только в детях, но и в том, чтобы лишить великого князя ее умной и верной поддержки.
Для Василия нет тайн в подобных расчетах. И он колеблется, откладывает окончательное решение, не испытывает уверенности в его правильности. Если бы знать, если бы знать… К тому же развод с Соломонией означает обострение отношений с московским боярством, которому придется противопоставить иную и притом нисколько не меньшую силу. Выбор великого князя падает на князей Глинских, литовцев, известных всей Европе своей воинственностью, ратным мастерством и связями с коронованными особами. Брак с их родственницей означал династическое соединение с западнорусскими землями и укрепление связей с молдавскими господарями, возможными союзниками в борьбе против литовского князя Сигизмунда. То, что представительницей Глинских была юная красавица княжна Елена Васильевна, принципиального значения для расчетливого князя не имело.
И все же, что заставляло Василия Ивановича оставаться в нерешительности? В мае 1524 года в Москве начинается спешное строительство нового Смоленского Новодевичьего монастыря. Обетного, потому что великий князь дал обет заложить его в случае успешного похода в смоленские земли. И скорее всего предназначавшегося для жительства отрешаемой от мужа Соломонии. Ради быстроты строительства и неусыпного наблюдения за ним, из Суздаля вызывается настоятельница тамошнего Покровского монастыря с восемнадцатью монахинями. И хотя работы приближаются к концу, в 1524 году Василий III еще совершает обычную осеннюю поездку с Соломонией. Весной следующего года строительство пришло к концу, и почти одновременно состоялся насильственный постриг великой княгини. До последней минуты не верила Соломония перемене в своей судьбе, надеялась кого-то в чем-то убедить, переложить вину в бесплодии на мужа, избежать монашества. Андрей Курбский так и будет писать, что Василий III постриг свою первую жену «не хотящу и не мяслящу ей о том». Герберштейн добавит, как срывала в бессильной ярости Соломония монашеское одеяние, как рвала и топтала его, пока присутствовавший при обряде боярин Иван Шигоня-Поджогин не ударил ее плетью. За непокорство и строптивость не увидела больше бывшая великая княгиня Москвы: Василий III не решился поместить ее в Новодевичьем монастыре, — не попала даже в считавшийся
