– Ладно, ладно, подумаю, благодетель!
Лондон
Дом лорда Вальполя
– Вы сочли нужным разбудить меня среди ночи, Гарвей. Что-нибудь случилось?
– Депеша из России, милорд, и известие от вице-канцлера Бестужева.
– Позвольте мне хотя бы завернуться в халат – камин давно погас, и здесь совсем не жарко. Я слушаю вас.
– Раскрыт заговор против императрицы в пользу Брауншвейгской фамилии. Согласно депеше нашего посла, в заговоре приняли участие представители придворной знати: Наталья Лопухина с мужем и сыном, жена старшего брата вице-канцлера, Михаила Бестужева, австрийский посланник господин Ботта. Я назвал лишь главные имена.
– Цель заговорщиков и их силы?
– Из депеши неясно. Наш министр узнал только о факте начала следствия в Тайной канцелярии, которое поручено все тому же Андрею Ушакову Лестоку и генерал-прокурору Трубецкому.
– Лесток достиг уже такой силы? Что говорит по этому поводу Бестужев?
– Как ни странно, его точка зрения совершенно иная.
– Именно?
– Он считает все дело придуманным, чтобы вызвать у императрицы страх перед Брауншвейгской фамилией и оттолкнуть ее от союза и добрых отношений с Австрией.
– Участие в следствии Лестока говорит за его точку зрения.
– Наталья Лопухина находилась в любовной связи с сосланным по делу Остермана и Миниха молодым Левенвольде. Она передала ему через доверенного офицера слова надежды на скорое возвращение, что и послужило основанием для начала дела.
– Вы назвали также госпожу Бестужеву-старшую.
– Она подруга Лопухиной и воспользовалась той же оказией, чтобы передать привет брату, также осужденному по делу Остермана.
– Фамилия ее брата?
– Головкин, сын покойного канцлера.
– Но в таком случае госпожа Бестужева немолода.
– Да, Михаил Бестужев ее второй супруг. Первым был Ягужинский.
– Мне не нравится именно ее участие в этом деле. Возможно, Бестужев не сознает в полной мере серьезности ситуации. Она может быть направлена прежде всего против него самого.
– Но вице-канцлер никогда не был дружен со своим братом.
– Тем не менее их взгляды в политике были сходными. Не забывайте – договор России с Англией подготавливал Михаил Бестужев. Кстати, что с ним?
– Находится под караулом.
– Вот видите. Подобный розыгрыш может иметь несколько целей. Но одна из них – несомненно компрометация вице-канцлера. На этот раз козыри в руках Лестока, сумеет ли он только их разыграть.
– Возможно, и сумеет. Я не успел сообщить вам, милорд, что Наталья Лопухина слыла первой красавицей при дворе императрицы Анны и не раз оказывалась счастливой соперницей цесаревны. Она родная племянница фаворитки Петра I Анны Монс.
– Тем хуже для вице-канцлера. Женская месть не знает границ, приличий и здравого смысла.
На глазах у всех, при русском дворе живший, тем более работавший, Варфоломей Варфоломеевич Растрелли, как его станут со временем называть, продолжает оставаться загадкой в истории искусства. Непонятно, почему одаренным мальчиком не заинтересовался Петр, почему его первые самостоятельные архитектурные опыты остались неотмеченными. Между тем отец получает первые заказы, а вся семья располагается в предоставленном ей дворце незадолго до того скончавшейся царицы Марфы Матвеевны, невестки царя от старшего брата Федора Алексеевича. Если дворец больше напоминал обыкновенный дом, то все равно он имел свою славу и стоял в ряду с домами царевича Алексея Петровича и царицы Прасковьи Федоровны. Самолюбие итальянского мастера могло быть удовлетворено, но гораздо существеннее, что он тем самым был все время на глазах царской семьи.
Впоследствии, перечисляя свои работы за двадцатые годы, сам зодчий назовет десять построек, и среди них дворец господаря Волоского Кантемира, на углу нынешней улицы Халтурина и Мраморного переулка в Ленинграде. Хотя сохранившиеся чертежи свидетельствуют о чертах ученичества и неуверенности, сын господаря, поэт Антиох Кантемир, в своей сатире „На зависть и гордость дворян злонравных“ упомянет молодого Растрелли с полным пиететом, признавая за ним выдающиеся способности, и сделает примечание к стихам: „Граф Растрелли, родом итальянец, в российском государстве искусный архитектор; за младостью возраста не столько в практике силен, как в вымыслах и чертежах. Инвенции его в украшении великолепны, вид здания казист; одним словом, может увеселиться око в том, что он построил“.
Судьба благоприятствует итальянскому семейству. К ним благоволит „светлейший“. Но и после ссылки Меншикова Растрелли сохраняет свое положение при дворе – на них обращает благосклонное внимание любимец Петра II Иван Долгорукий. Положим, подобное благоволение могло оказаться роковым при смене власти и опале Долгоруких. Однако на этот раз Растрелли спасает сам Бирон. Будущий замечательный зодчий успел с ним подружиться, по-видимому, даже побывать в Курляндии, выполнить несколько заказов. Вместо того чтобы быть отставленными от нового двора, отец и сын занимают в штате Анны Иоанновны почетные места. Правда, здесь возникает одна из самых сложных и все еще остающихся неразрешенными загадок кто строит и что строит. Предстоит провести тщательную графологическую экспертизу в каком случае отцом и в каком случае сыном – оба имели схожие почерки и одинаково подписывались одной фамилией с титулом, – проектировались и строились отдельные сооружения. Верно и то, что в конце концов преимущество было отдано сыну и именно он – Варфоломей Варфоломеевич Растрелли – был назначен на должность руководителя всех связанных со двором строительных работ, „баудиректором“, как называли его документы тех лет.
Рекомендации Бирона В. В. Растрелли был обязан заказом на остававшийся до последнего времени неизвестным так называемый Театр на Красной площади. Так долго скрываемое Анной Иоанновной увлечение театром заканчивается распоряжением о строительстве на месте былой петровской Комедийной хоромины, иначе говоря – на месте нынешнего Исторического музея, городского общедоступного театра. Как бы ни были высоки цены на билеты, три тысячи мест для города, насчитывавшего около двухсот тысяч жителей, очень много, особенно если иметь в виду, что изо дня в день зал был переполнен. Интерес москвичей к представлениям так велик, что В. В. Растрелли приходится отказаться от первоначально сооруженных лож и сделать на ярусах круговые скамьи, вмещавшие большее число зрителей.
Думала ли новая императрица об интересах москвичей и способе завоевать у них популярность? В момент строительства, конечно, нет. Больная, стареющая женщина лихорадочно стремится наверстать упущенное, все то, в чем отказали ей прожитые на задворках дворца годы. Ткани, меха, драгоценности, лошади, английские кареты и французские коляски, мебель, посуда, зеркала – всех сокровищ московских дворцов мало, чтобы заполнить один, ее собственный, для нее одной архитектором Растрелли выстроенный Анненгоф. Зодчий ставит дворец в Кремле окнами на незаконченный (все еще не законченный!) петровский Арсенал. Императрица недовольна. Одного Арсенала для необходимого ей „приятного виду“ мало – кругом остатки пожарища, уголья, разруха. Анненгоф по ее приказу – благо деревянный! – разбирают и переносят в Лефортово. Там красивей, привольней, можно разбить настоящий сад по образцу тех, которые видела у тамошних курляндских баронов. Но театр, огромный театр, должен быть непременно в центре города. Для него в придворном штате появляется оркестр из девяноста музыкантов – первый симфонический оркестр полного состава в Европе. Для него выписываются композиторы, дирижеры, инструменталисты-виртуозы, актеры итальянской Комедии масок. И вместе с успехом первых
