Я обещала помочь Кастильо при условии, что он назовет мне их имена. И он перечислил их. Два имени ничего мне не говорили, но другие два — Артуро и Хайме Буа — говорили о многом.
Я получила подтверждение тому, что несколько минут назад мне подсказала интуиция. Человек приятной внешности, сидевший рядом со мной в самолете, прекрасно знал, кто я такая и зачем лечу в Испанию. Он был сыном одного из тех, кого прикончил мой крестный отец. Мафия торговцев предметами искусства выжила и, судя по всему, была в добром здравии.
Пока мы с Артуром Буа усаживались за столик в кафе, разговор шел о туристических достоинствах города, но как только принесли напитки, я тут же осведомилась:
— Вы запланировали нашу встречу в самолете, верно?
— Место рядом с вами было нетрудно достать. — Артур широко улыбнулся. — Я всего-навсего дал нужную сумму на чай нужному человеку. В моем бизнесе я часто прибегаю к этому.
Я рассматривала его сквозь стакан с колой-лайт. Мне также не стоило большого труда договориться с ним о встрече. «Что-то вы не очень спешили позвонить мне», — упрекнул меня Артур, словно свидание было в моих интересах, а не в предполагаемых интересах бизнеса. Во всяком случае, для него. Он говорил с таким видом, будто произвел на меня в самолете такое впечатление, что я должна была воспользоваться его визитной карточкой. Конечно, Артур Буа — человек с претензиями, недовольно интересный.
— Это вы совершили налет на мою квартиру в Нью-Йорке?
С его лица не сходила улыбка.
— Нет, не лично я. Этим занялся мой компаньон.
— И вы так легко признаетесь в этом? С такой непринужденностью?
— Почему бы и нет? — вполне серьезно возразил он. — У меня не меньше, а может, и больше прав на эти деревянные картины и предполагаемое сокровище, чем у вас троих. — Артур говорил так убежденно, что я онемела от изумления. На каком основании он заявляет о своих правах? Я ждала, чтобы он продолжал. — Вам следует знать, что ваш крестный убил моего отца, дядю и двух его компаньонов.
— Компаньонов? Я полагаю, телохранителей.
— Какая разница. Убил-то их он.
— Это не факт, доказательства отсутствуют.
— Доказательства? — Артур рассмеялся. — На что мне доказательства? Я знаю, что это он. Знаю, что они договорились об одной сделке. Ваш крестный не только не отдал доску с Девой Марией, как было условлено, но, убив их, украл еще и обе створки — с образами святого Георгия и Иоанна Крестителя.
— Украл маленькие доски?
— Да, украл.
Артур внимательно смотрел на меня и видел, что я удивлена.
— Но как?..
— Ваш крестный и моя семья были членами одного тайного клуба; они одновременно узнали о сокровище и прошли по следу деревянных картин до места вблизи монастыря Поблет, откуда картины изначально появились. Профессионалы в торговле древностями, они быстро мобилизовались, чтобы получить их, однако по какой-то дурацкой причине, связанной с наследством, средняя доска досталась не тому, кто владел двумя боковыми. Кто-то разделил их когда-то, и понадобилось время, чтобы найти все доски. К сожалению, дело обернулось так, что моя семья нашла и приобрела две маленькие створки, а ваш крестный завладел большой.
— Они не смогли договориться?
— Совершенно верно. Бонаплата и его возлюбленный оказались людьми не слишком здравомыслящими: они стремились купить и наши створки, желая сами получить сокровище.
— А ваша семья? Хотела продать?
— Нет, не хотела, но соглашалась пойти на переговоры…
— А что случилось с компаньоном моего крестного?
— Ну… скажем так: он преждевременно отошел от переговорного процесса. — На лице Артура промелькнула ироническая улыбка.
— Вы убили его!
— Это был несчастный случай.
— Или попытка запугать…
— Дело в том, что было достигнуто соглашение…
— Откуда вам это известно?
— Мне об этом рассказывала мать. — Я молчала, не желая подвергать это сомнению. — Бонаплата должен был отдать свою картину в обмен на определенную сумму. Но не сделал этого. Вместо этого он убил их и украл наши створки.
— Не вижу логики. Как удалось моему крестному обмануть и убить этих головорезов?
— Не знаю. Но он сделал это. — Артур нахмурился. — Он сделал меня сиротой.
— Но вы начали первые. Убили человека, которого он любил.
Артур имел основания ненавидеть моего крестного, а я должна была защитить его.
— Не важно, кто начал. — Человек из самолета, любезный и красивый, показал свою внутреннюю сущность. Он был бессердечен и крайне раздосадован. — Бонаплата повел себя как каналья, как дегенерат, порвал соглашение, не сдержал слова.
Поджав губы, я внимательно посмотрела на Артура:
— Энрик защищал своих. Вы угрожали и его семье.
Видимо, Артур не слушал меня. Его взгляд задержался в глубине помещения, и он, словно с трудом обдумывая что-то, медлил с ответом. Потом вперил в меня взгляд и сказал низким голосом:
— За семейством Бонаплата остался кровавый долг.
ГЛАВА 28
— Энрик был моей первой любовью, большой любовью, — Я смотрела на мать и не верила своим ушам. Она сказала, что хочет поговорить со мной. И поговорила. Еще немного, и у нее перехватит дыхание. Я с изумлением слушала ее. Она молчала многие годы, эта тайна, словно невидимый барьер, разделяла нас, стояла между нами, и я, ничего не зная, лишь догадывалась о ее существовании. И вот вдруг барьер рухнул.
Я поехала в аэропорт встретить мать и, увидев ее чемоданы, удивилась, зачем ей такой багаж. Я даже испугалась, что она надолго останется со мной в Барселоне. Потом решила, что в одном из чемоданов лежит должным образом упакованная картина. Но и в таком случае вещей было слишком много. Матери всегда нравилось путешествовать хорошо экипированной. Она поселилась в той же гостинице, где остановилась и я. Мать заказала большой номер на двоих на одном из верхних этажей и решила, что я поселюсь с ней.
Я смотрела на вторжение матери с осторожностью, оставив все на ее усмотрение. Мы заключили договор, и ценой этого договора была картина и ее доставка из Нью-Йорка. Мне предстояло выполнить мою часть. Первое, что я должна сделать, — это покинуть дом Алисы и поселиться с матерью.
— Сегодня прилетает моя мать, — сообщила я Алисе. — Я перебираюсь в гостиницу.
— Уже? — прошептала она, поджав губы. Алиса знала лучше меня, что думает о ней моя мать. — Возвращайся, когда она уедет.
Мать не переставая говорила о моей поездке и о своей, о том, как она оставила дэдди в Нью-Йорке, но сюрприз приберегла на ужин.
Сказав, что Энрик был ее первой и большой любовью, она заглянула мне в глаза.
Пораженная, я не знала, что подумать и сказать. Сначала слова матери вызвали у меня недоверие; я заподозрила, что это шутка. Но у матери был вид человека, ожидающего приговора суда. Я положила столовые приборы и, запинаясь, пробормотала:
— Но… как же папа?
— С твоим папой все было потом…
— Но раз Энрик, Энрик…
— …гомосексуалист, — закончила она.
— Вот именно, — кивнула я. — Нет, он не мог быть гомосексуалистом, в таком случае…
— Да, в таком случае у него не было бы сына…
Мы обе умолкли. Потом, словно собравшись с духом, мать начала свой рассказ:
