В-третьих – контрабандисты. Сегень загнул следующий палец и чуть замедлил шаги, наблюдая, как при свете тусклого фонаря с причалившего к противоположному берегу двухмачтового суденышка спускают длинные тяжелые ящики, которые юркие, издали похожие на мышей фигурки утаскивают в проулки между покосившимися хибарами. Да, контрабандистов здесь, пожалуй, больше всего. Ночью полноводная Гатиана прямо кишит этими жадными, готовыми на все, лишь бы не платить казне Чилара торговую пошлину, людьми. Именно отсюда текут на городские базары сравнительно дешевые товары из дальних и ближних городов.
Дзинь-дон-дон-дон… Десятник прислушался – квадратный колокол в гавани пробил полночь. Звон колокола придал мыслям Сегеня новое направление. Теперь он думал не о мелких вороватых суденышках контрабандистов, перед внутренним взором его вставали большие торговые корабли, открыто и даже как-то празднично бросающие якоря в отлично оборудованной Чиларской гавани. Когда-нибудь, скопив деньжат, он, Сегень, наберется смелости и обратится к мастеру Урогалю с просьбой перевести его в далекую, овеянную легендами Сагру и тоже поплывет на юг на нарядном крутобоком корабле…
Десятник вздохнул, морщась от пропитавшего все вокруг запаха тухлой рыбы, и, сделав глоток из фляги, направился к Гунявому, переругивавшемуся с сидящими в крохотной лодчонке мужчинами. При свете фонаря, который держал Гунявый, было видно, что люди эти совсем не те, кого они ловят. Парень, сидевший на веслах, явно приплыл из соседней деревушки, а старик с сыном, похоже, из тех полоумных, которые кормятся охотой в джунглях.
– А ну покажите, что там у вас в мешке! – ободренный появлением десятника, грозно потребовал Гунявый, и тут только Сегень заметил, что эти двое прибыли в город не с пустыми руками.
– Тебе-то какое дело? Ты что, стражник или таможенник? – нахально поинтересовался сидевший на веслах парень. – Шагай отсюда, пока цел, тут тебе не ярмарка, глазеть не на что!
– Ну, ты, полегче, а то таких дырок в шкуре понаделаю, что ни один лекарь не заштопает. – Гунявый демонстративно переложил фонарь в левую руку и потянулся к висевшему за спиной арбалету.
Мужчина и старик переглянулись и начали нашаривать под плащами мечи.
– Прекратить! – Сегень, досадливо хмурясь, приблизился к лодке. – Нам до ваших темных делишек дела нет. Мы ищем человека, и если у вас в мешке случайно окажется не он, а штука сагрского шелка, то нам до нее дела нет.
– Эй, друг, отзовись! Не тебя, часом, ищут? – Мужчина с узким лицом и тонкими бесцветными бровями ткнул мешок ногой. Оттуда донесся пронзительный поросячий визг.
– А-а-а… – разочарованно протянул Гунявый и сплюнул в грязную воду. – Свинячья команда…
– Кто-нибудь еще причаливал? – спросил Сегень для очистки совести, наблюдая за тем, как узколицый выскочил из лодки и подтянул ее к берегу, причем потертые сапоги его выше щиколотки увязли в грязи.
– Бухту каната какие-то желторылые привезли. С юга, видать, приплыли, – равнодушно ответил Гунявый и внезапно оживился: – А случается, что бочки с вином так вот переправляют?
– Наверное, случается, – пожал плечами десятник. – Но скорее всего на тот берег. Там поглубже и подходы к воде получше. Что, в глотке пересохло? На, хлебни. – Он протянул Гунявому флягу, искоса поглядывая на здоровущего старика, который взвалив мешок на плечи, выбрался из лодки и, буркнув что-то взявшемуся за весла парню, неспешно зашагал к посверкивающим редкими огоньками приземистым сараюхам, в которых ютились портовые грузчики, водовозы, матросские вдовы и прочий малоимущий люд. На мгновение в голове Сегеня мелькнуло, что краденую свинью «охотнички» несут в харчевню «Веселый рыбак», где кормят исключительно рыбой – и об этом известно всему городу, – но оформиться и дать достойные плоды эта мысль не успела. Гунявый вернул ему флягу и, смахивая капли вина с усов, спросил:
– Сменят-то нас поутру, что ли?
– Поутру, поутру, – пробормотал Сегень и, вытерев горлышко фляги ладонью, поднес к губам, завистливо представляя, как эти свинокрады войдут в «Веселого рыбака», закажут по кружке горячего душистого вина и по тарелке жареной хипсы, рыбы удивительно вкусной, но страшно вонючей, которую есть можно, только полив предварительно чесночным соусом…
Сегень напрасно завидовал «свинокрадам», они не собирались пить вино и лакомиться хипсой в «Веселом рыбаке», да и в мешке у них была вовсе не хрюшка. Дойдя до ближайшего кособокого домишки, старик, оглядевшись по сторонам, опустил мешок на землю, развязал и помог выбраться из него охающему и постанывающему человеку, разглядеть лицо которого было в темноте невозможно, потому что кожа его была совершенно черного цвета.
– Вот мы и в Чиларе. – Эмрик помог Гилю подняться и, пока тот растирал затекшие руки и ноги, аккуратно сложил мешок и сунул под мышку. – Отлично ты хрюкал, просто превосходно. У тебя талант, я уж и то подумал, не подменили ли нам в деревне мешок.
– Скажи еще, что с такими данными надо было мне свиньей и родиться, – улыбнулся Гиль.
– Ты улыбайся-то потише, а то на блеск твоих зубов стражники со всего Чилара сбегутся, – по- стариковски ворчливо буркнул Мгал и уже своим обычным голосом добавил: – Какого это, интересно, человека они ищут? Боюсь, что Эмрик все-таки прав, прознали Белые Братья о нашем прибытии. Вот уж не думал, что этот кристалл столько людей на ноги поднимет.
– То ли еще будет, когда Черные Маги за розыски примутся, – зловеще пообещал Эмрик, мрачнея. – Кого этот парень разыскать советовал? Аби-Хануха или Хали-Абиха?
– Абик-Халика, – подсказал Гиль. – А спросить мы его должны в «Певчей рыбе». От «Веселого рыбака» третий переулок налево, затем направо…
Друзья углубились в сеть узких кривых улочек, на которые лишь изредка падали скудные отсветы из крохотных, затянутых рыбьим пузырем окошек. Им пришлось изрядно поплутать и перепачкаться, прежде чем они отыскали наконец «Веселого рыбака». Однако дальше дело пошло еще хуже: редкие подвыпившие прохожие, с опаской поглядывая на троих решительно настроенных мужчин, дружно уверяли, что не имеют понятия ни о «поющих», ни о каких-либо других рыбах, в чреве которых можно было бы чем-то угоститься. «Ибо, – как сообщил Мгалу рыбак, не веселый, а философствующий, – одно дело, ты в ее чреве, и поверь, это очень скверно; и совсем другое, когда она в твоем. А ежели еще и вина туда, в твое чрево, значит, плеснуть, чтобы она, рыба то есть, в своей стихии оказалась и плавать могла, тогда, друг, и тебе, и ей уже мечтать больше не о чем. Разве что о бабе. Но баба с рыбой в дружбе не живут, ибо рыба – она тоже баба, а баба с бабой в одном чреве, то есть в одном доме… То есть когда две бабы, то лучше иди за рыбой».
Как бы то ни было, им все же удалось отыскать «Поющую рыбу», хотя ни вывески, ни фонаря над
