породниться с Доном Иванычем — мечта, пережившая рождение, расцвет и гибель могучего и полулегендарного города. Мечта о живой воде, пришедшей в донские степи.
Гусарская баллада
Хребту коня свой стан вверяя,
Свой пол меж ратников скрывая,
Ты держишь с ними трудный путь,
Кипит отвагой девы грудь…
Глухой сентябрьской ночью 1806 года она проснулась задолго до рассвета, чтобы в последний раз полюбоваться зарей из окна родного дома. Был день ее именин. Что ждет ее завтра? Какие дороги встретят ее на неизведанном пути?
Отступать было уже поздно. Она сняла со стены отцовскую саблю, которой играла еще в пеленках, вынула из ножен клинок, поцеловала... Потрогала ногтем острие. Сощурив глаза, обрезала косы. Надела казакин и шапку с красным верхом. Сбежав по тропинке к берегу Камы, оставила женское платье: пускай думают, что она ушла из жизни. У Старцовой горы ее уже ждал слуга Ефим с давно прирученным ею Алкидом. Город еще дремал в тишине, переливались блестками позолоченные главы собора. Взяла у слуги поводья, отдала ему обещанные пятьдесят рублей, попросила, чтобы не сказывал ничего батюшке, и, вскочив в седло, помчалась к лесу.
«Итак, я на воле! — вспоминала она этот миг. — Свободна! Независима! Я взяла мне принадлежащее, мою свободу, свободу! Драгоценный дар неба, неотъемлемо принадлежащий каждому человеку! Я умела взять ее, охранить от всех притязаний на будущее время, и отныне до могилы она будет и уделом моим, и наградою!».
Так началась военная биография Надежды Дуровой — первой в русской армии женщины-офицера, героини Отечественной войны 1812 года, удостоенной высшего отличия за геройский подвиг на поле брани.
Не все, однако, знают, что необыкновенная биография Надежды Андреевны Дуровой тесно связана с Доном. В наших краях, собственно, и началась военная служба русской амазонки, будущего ординарца Кутузова, а впоследствии — известной писательницы.
И об этом стоит рассказать...
В 1808 году юноша, назвавший себя Александровым, вступил рядовым в Конно-Польский уланский полк, отличился, получил за храбрость солдатский георгиевский крест. В том же году Александров был произведен в офицеры в Мариупольский гусарский полк. Позже перешел он в Литовский уланский полк и столь же ревностно продолжал службу.
Все это было обычным, не случись одного нечаянного обстоятельства. Вдруг открылось, что корнет Александров был... девицей Надеждой Дуровой. Что заставило девушку из дворянской семьи покинуть отчий дом, скрыть свой пол и стать воином?
Обо всем этом поведала много лет спустя сама Дурова. Пушкин опубликовал в «Современнике» за 1836 год ее «Записки кавалерист-девицы» с таким комментарием: «С неизъяснимым участием прочли мы признание женщины, столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером быстрым, живописным и пламенным».
И вот что узнаем мы из этих «Записок»...
Ее семья происходила из рода смоленско-полоцких шляхтичей Туровских. При царе Алексее Михайловиче они были переселены в Уфимскую губернию и стали зваться сначала Туровыми, а потом — Дуровыми. В Сарапуле Дуров служил городничим. Здесь и в имении Великая Круча на Полтавщине, где жила ее бабка, прошли детские годы будущей «кавалерист-девицы». Здесь и решилась она «отделиться от пола, находящегося... под проклятием божиим».
Рассказывая о своей юности, Н. А. Дурова не обмолвилась ни одним словом в своих «Записках» о такой недостойной, на ее взгляд, странице биографии, как кратковременное замужество и рождение сына. Больше того, она сознательно искажала свой возраст, делая невозможным даже предположение о ее браке. Когда выходила в отставку, в документах военного министерства стоит год рождения — 1793. Но уже совсем недавно, в наши дни был найден документ, раскрывающий тайну, — запись Вознесенского собора о браке, сделанная 25 октября 1801 года: «Сарапульского земского суда дворянский заседатель 14-го класса Василий Степанович Чернов, 25 лет, понял[10] г. сарапульского городничего секунд-майора Андрея Дурова дочь девицу Надежду, 18 лет». Сохранилось также метрическое свидетельство о рождении у Черновых в январе 1803 года сына Ивана. Согласия в семье, однако, не было, и вскоре Надежда покинула мужа и сына[11].
...В тот день, когда Дурова покинула родной дом, казачий Атаманский полк направлялся на Дон. Казачий полковник разрешил «сыну дворянина», решившему посвятить себя военной службе вопреки родительской воле, стать в строй первой сотни. Казаки тепло приняли в свою семью «камского найденыша», восторгались его умением ловко ездить верхом. «Говорили, — вспоминает Дурова,— что я хорошо сижу на лошади и что у меня прекрасная черкесская талия».
Поход с Камы на Дон продолжался больше месяца, и все это время Дурова оставалась в строю, привыкая к тяготам военной службы. «Теперь я казак, в мундире, с саблею... — читаем мы в «Записках». — Тяжелая пика утомляет руку мою, не пришедшую еще в полную силу. Вместо подруг меня окружают казаки, которых наречие, шутки, грубый голос и хохот трогают меня...».
На Дону полк был распущен по домам. Полковник предложил своему подопечному «найденышу» поселиться до нового похода в своем доме, в станице Раздорской. Поручив его заботам жены, он отправился сам к Платову в Черкасск.
К сожалению, Н. А. Дурова не упоминает в «Записках» имени своего покровителя. Установить это сейчас не просто: в Раздорской жило в то время несколько казачьих полковников. Упоминается лишь денщик полковника — казак Щегров. В станице Раздорской и в хуторе Апаринском живет сейчас несколько семей Щегровых. Являются ли они потомками денщика Щегрова и живы ли родственники неведомого полковника — вопрос, который еще ждет ответа.
Жена полковника полюбила и обласкала Дурову и не раз дивилась, как родители отпустили такого молодого человека скитаться по свету. «Вам, — говорила она, — верно не более четырнадцати лет, и вы уже одни на чужой стороне. Сыну моему восемнадцать, и я только с отцом отпускаю его в чужие земли, но одному... Поживите у нас, вы хоть немного подрастете, возмужаете, и когда наши казаки опять пойдут в поход, вы пойдете с ними, и муж мой будет вам вместо отца».
«...Добрая полковница, — пишет далее Н. А. Дурова, — уставливала стол разными лакомствами — медом, виноградом, сливками и сладким, только что выжатым вином.
— Пейте, молодой человек, — говорила доброхотная хозяйка, — чего вы боитесь? Это и мы, бабы, пьем стаканами, трехлетние дети у нас пьют его, как воду.
Я до этого времени не знала еще вкуса вина и потому с большим удовольствием пила донской нектар. Хозяйка смотрела на меня, не сводя глаз: «Как мало походите вы на казака! Вы так белы, так тонки, так стройны, как девица...».
Не подозревала жена полковника своей правоты!
Зато после этого разговора Дурова уже не находила удовольствия оставаться в семье полковника. С утра до вечера — и в непогоду — бродила по полям и виноградникам. Даже вознамерилась было уехать в
