Черкасск, если бы не возвратился полковник: предстоял новый поход. Полковник представил Александрова-Дурову офицерам, сказал им, что он будет их спутником.
Вместе с Атаманским полком Дурова ушла в Гродненскую губернию, а там завербовалась в Конно- Польский уланский полк. В казачьи войска зачислить ее не могли: «дворянин-доброволец» не был казаком по происхождению.
Позднее Надежда Дурова участвовала во многих баталиях 1812 года. Под Гутштадтом она, рискуя жизнью, спасла жизнь раненого офицера — поручика Финляндского драгунского полка Панина. В бою у Гейзельберга граната разорвалась под самым брюхом ее лошади, но Дурова вышла из боя живой. Под Фридландом она спасает еще одного раненого улана, и генерал Каховской заметил ей, что храбрость ее сумасбродна: бросается в бой, когда не должно, ходит в атаку с чужими эскадронами. На Бородинском поле она получила контузию. После этого она произведена в поручики и стала ординарцем Кутузова.
В отставку Дурова ушла в 1816 году. Поселившись сначала в Сарапуле, а затем в Елабуге, Дурова взялась за перо. «Записки» ее высоко оценили А. С. Пушкин и В. Г. Белинский. Написала она также роман «Гудишки», ряд повестей, рассказов, баллад и литературно-критических заметок. Вполне вероятно, что сюжеты некоторых ее произведений тесно связаны с теми впечатлениями, которые остались у Дуровой от жизни в Раздорской станице.
До последних дней своей жизни не признавала она своей принадлежности к женскому полу. Хорошо знавшая Дурову А. Я. Панаева (Головачева) так описывала ее: «Она была среднего роста, худая... Волосы были коротко острижены и причесаны, как у мужчины. Манеры у нее были мужские: она села на диван... уперла одну руку в колено, а в другой держала длинный чубук и покуривала» [12].
И всю жизнь Дурова не снимала с себя офицерского мундира, до самой смерти тосковала по дымку походных костров, поскрипыванию седел, удалым солдатским песням и свисту лихих казачьих клинков.
Умерла Дурова в Елабуге, в 1866 году. Хоронили ее с воинскими почестями. На могильной плите, открытой уже в 1901 году, начертали такой текст:
«Надежда Андреевна ДУРОВА
по велению императора Александра —
корнет Александров.
Кавалер военного ордена.
Движимая любовью к родине, поступила в ряды Литовского уланского полка. Спасла офицера, награждена Георгиевским крестом.
Прослужила 10 лет в полку, произведена в корнеты и удостоена чина штабс-ротмистра.
Родилась в 1783 г. Скончалась в 1866 г.
Мир ее праху! Вечная память в назидание потомству ее доблестной душе!».
В сентябре 1962 года, когда страна отмечала 150-летие Отечественной войны, на могиле Дуровой в Елабуге был открыт памятник. Думается, что по праву должен быть сооружен памятник ей и в Раздорах, там, где начиналась солдатская молодость «кавалерист-девицы».
Такова гусарская баллада о славной и храброй русской женщине...
Неизвестные акварели Сурикова
Род мой казачий, очень древний...
Когда Ермак Тимофеевич отправлялся в Сибирь отвоевывать у татарского хана Кучума «страны полунощные», богатые «мягким золотом», был у него в войске есаул по фамилии Суриков.
Сам-то Ермак родом не из донских казаков. Дед его, Афанасий Аленин, был посадским человеком в Суздале. А внук Аленина — Василий Тимофеевич — служил кашеваром у бурлаков на Волге, за что и кличку получил «Ермак» (в ту пору называли «ермаком» большой артельный котел). Опостылел каторжный труд на стругах, бежал Ермак от нужды и произвола на Дон, охранял от чужеземцев русские земли, отличился. Казаки Качалинской станицы избрали его своим старшиною. С той поры и стали считать его донцом.
Уходил Ермак с дружиной на Волгу, а потом и в Сибирь из Раздорской станицы. Сказывают, что не только есаул Суриков был из раздорцев, но и другие сподвижники атамана — Иван Кольцо, Никита Пан, Богдан Брязга. В ту пору много славных людей из Раздорского городка вышло. Оно и не мудрено: были Раздоры, почитай, столицей казачьей вольницы...
И еще сказывают, что на Иртыше был есаул Петр Суриков с Ермаком рядом, чудом смерти избежал. Исправно нес он потом караульную службу. Уже не сам, а с сыном — тоже Петром. Случилась как-то сеча, выбили татары Петру-младшему глаз стрелою из лука. Отныне, чтоб не путать отца с сыном, прозвали младшего Петром Кривым.
У Петра Кривого был сын Иван и внук Василий, а у Василия — тоже сын Иван и внук Василий. Самый младший Василий Суриков стал великим художником. И, наверное, не случайно мечтой его жизни стала картина о Ермаке.
Целых триста лет минуло со времени знаменитого похода Ермака в Сибирь, но никто еще из живописцев не решился воспеть подвиг донцов. К тому времени Россия уже знала и оценила такие шедевры Сурикова, как «Утро стрелецкой казни», «Меньшиков в Березове», «Боярыня Морозова», «Взятие снежного городка», но по-прежнему художнику не давали покоя легенды и были о покорении Сибири Ермаком. Много раз начинал набрасывать эскизы и откладывал в сторону. Понимал, надо «все увидеть, перечувствовать самому, ко всему прикоснуться, что хочешь писать». Оставив все дела в Москве, отправляется он в 1891 году сначала в далекую поездку на Урал, а потом и в места своего детства — Сибирь.
И все-таки написать картину о донцах, не побывав на Дону, он не мог. Весной 1893 года художник пишет матери и брату:
«Мы, дорогие мама и Саша, нынешнее лето едва ли будем в Красноярске, так как для картины нужно ехать на Дон к казакам... Не знаю, каково будет на Дону, да очень нужно там быть. Ничего не поделаешь! Лица старых казаков там напишу».
На Дон Василий Иванович выехал в мае 1893 года. Остановился он в станице Раздорской в доме казаков Шуваевых. За два месяца побывал во многих станицах и хуторах, беседовал с казаками, наблюдал и изучал их жизнь. Здесь Суриков нашел то, что искал: натуру для Ермака и его сподвижников.
4 июня 1893 года художник сообщал: «Мы проживаем теперь в станице Раздорской — на Дону. Тут я думаю найти некоторые лица для картины. Отсюда, говорят, вышел Ермак и пошел на Волгу и Сибирь... Написал два лица казачьих, очень характерные, и лодку большую, казачью. Завтра будет войсковой станичный круг. Посмотрим, что там пригодится. Начальство казачье оказывает мне внимание».
Отдавал он дань и знаменитым раздорским винам, сообщая между прочим:
«Ну, Саша, какое здесь настоящее виноградное вино, 60 копеек две бутылки (кварта). Отродясь такого не пивал! Выпьешь стакан, так горячо проходит, а сладость-то какая! В г. Москве ни за какие деньги не достанешь — сейчас подмешают...»[13].
А вот другое письмо В. И. Сурикова:
«Я написал много этюдов: все лица характерные. Дон сильно напоминает местности сибирские, должно быть, донские казаки при завоевании Сибири и облюбовали для поселения места, напоминавшие отдаленную родину. Меня казаки очень хорошо приняли. Жили мы в Раздорской станице, Константиновской, Старочеркасской, где находятся цепи Степана Разина; ездил с казаками на конях, и казаки хвалили мою посадку. «Ишь, — говорят, — еще не служил, а ездит хорошо...». Нашел для Ермака и его есаулов натуру
