неожиданного спасителя, отдалась ему с таким пылом, какой трудно было предположить от только что спасенной девушки. Непонятно, каким образом его ноги оказались между ее согнутыми коленями, а руки — под ее спиной, и она автоматически выгнулась дугой, потому что невозможно было лежать на его жестких, вонзающихся в спину кулаках. В то же мгновение он ощутил крепкие лимончики-груди, прижавшиеся к нему с такой силой, что, казалось, они искрошат ему ребра. Из-за этого стало трудно дышать, и, выпростав руки из-под извивающейся спины, он схватил эти твердые грудки, уместившиеся под ладонью и затрепетавшие, как крохотные живые существа. Он погладил их, стараясь успокоить, но эффект превзошел все ожидания — белые руки с хрустом сорвали плотный лифчик, и острые холмики ослепили глаза сияющей, ангельской белизной. В ту же минуту кто-то, извиваясь всем телом, сумел расстегнуть молнию на джинсах и выпустил на свободу его мощный фаллос. Тот встал, как джинн из бутылки, — грозный и готовый к действию, и тут же провалился в глубокий туннель, стремительно затягивающий его, как в черную дыру, в самые недра мироздания. Мир развалился на части, исчез, потонул в волнах наслаждения и безумия.
Большой взрыв свершился. Старого мира больше не существовало.
Когда они оба пришли в себя, он подхватил на руки и перенес на кровать ее расслабленное, обвисшее как тряпка тело. Осторожно положил на мягкие подушки и опять — в который раз! — залюбовался потрясающими изгибами точеного тела, самого красивого тела в мире! Не удержался и, низко наклонившись, стал целовать ложбинку между грудями… и мягкую ямочку между острыми ключицами… и пульсирующую жилку на длинной шее… Он наклонялся все ниже и ниже, пока рот не слился с ее ртом — неожиданно хищным и жадным. В ту же минуту длинные голые ноги, безвольно лежавшие где-то далеко, изловчились и одним ловким движением обняли его, обхватили поперек спины, прижали к обнажившемуся вожделенному пространству, и все началось сначала…
И не было этому конца…
В перерывах между бурными ласками она успела позвонить в больницу и сказать, что не придет на дежурство — совершенно не в состоянии встать на ноги. Истинная правда.
В ту же минуту Давид по мобильному телефону объяснял начальнице, как у него болит голова — ну прямо-таки отваливается, — и отчаянно отбивал энергичные попытки молодой дамы срочно навестить его, чтобы помочь страдальцу.
Выполнив таким образом свой долг по отношению к внешнему миру, влюбленная парочка занялась миром внутренним — а именно, поисками еще не исследованных уголков разгоряченных и ненасытных тел друг друга.
К вечеру проголодались и обессилили. Героический Давид, перевязав передником утомленные чресла, быстренько сварганил что-то особо калорийное, призванное поддержать душевные и физические силы изможденных организмов.
Маша, накинув изумрудный халатик, который так шел к ее медным кудрям, сидела на кухонной табуретке, наблюдала процесс приготовления пищи и рассказывала:
— Я открыла окно, чтобы вешать белье. А потом пошла в ванную, чтобы взять тазик с постиранным бельем. Вдруг слышу — кошачий вой и какой-то шум. Непонятный. Я выскочила из ванной, бегу в кухню. Там — пусто. Только из-за окна доносятся какие-то необъяснимые звуки. Я выглянула в окно и вижу — о, ужас! Этот негодяй кот выпрыгнул в окно и застрял своей толстой тушей на веревках. Как в гамаке. Раскачивается и орет благим матом от страха. Я испугалась, что он сорвется и полетит вниз, перегнулась через окно, чтобы схватить его, а этот идиот, еще больше перепугавшись, полез по веревкам в дальний угол. Ползет и шипит на меня, как змея! Пугает! Меня! Ну я еще больше высунулась, чтобы поймать мерзавца, уже ухватила его поперек живота, но тут нога поскользнулась на плитках, а он тяжелый, зараза…
— Все! Больше белье вешать не будешь! — решительно сказал супруг, вываливая на тарелку громадный кусок шипящего мяса в грибном имбирном соусе. — Завтра же покупаем сушильную машину, а к окну ты больше не подходишь! — это уже было сказано коту, который с невинным видом крутился между ногами. — Зачем ты, разбойник, выпрыгнул в окно?
Кот проигнорировал вопрос и ясно дал понять, что, мол, еще в детских книжках написано: «Сначала накорми, а потом спрашивай!»
— За голубями охотился, — прокурорским тоном произнесла суровая хозяйка. — Тоже мне, спайдермен! Обжора!
Кот понял, что сегодня, пожалуй, с этими двумя каши не сваришь, и, обиженно подрагивая пышным хвостом, удалился к своей плошке с едой. Что ж, иногда не грех и попоститься. Не все же, в самом деле, коту масленица! Тем более что грибной соус он не особенно любил.
2
Сказка вторая
О том, как красивейший и блистательный Омар Шериф был пленен бедуинской девушкой
Первый раз она увидела его по телевизору — у тетки Фатимы. Старшая сестра отца была богатая и ученая, работала в больнице медсестрой, у нее в комнате был собственный телевизор с кабельным телевидением, и ее добрый муж позволял ей смотреть все, что она хочет! Неслыханное дело! Телевизор на женской половине! Ни у кого этого не было!
Поэтому маленькая Хосния любила бегать к тете в гости. Мать знала о недопустимой вольности поведения золовки, но молчала перед отцом, а отец возмутительно баловал единственную дочь и смотрел сквозь пальцы на то, что девочке позволяют вести себя, как сыну, — то есть делать то, что хочет. В рамках законов шариата, разумеется. Телевизор в комнате у тетки, конечно, выходил за рамки шариата, но тетка была самоуверенная до крайности, энергичная и лучше всех знала, что можно, а что нельзя… Короче, любимая племянница видела даже американские ковбойские фильмы…
Она запомнила его имя — Омар Шериф и грезила им наяву так, что тетке пришлось подробно растолковать отцу, что этот голливудский актер — правоверный египетский араб, и поэтому его можно смотреть. Он был такой красивый, что холодело в животе, особенно, когда он, прищурив агатовые глаза под черными разлетающимися бровями, смотрел прямо на тебя — ах, вот так! — и чуть-чуть насмешливо улыбался, блестя сахарными зубами под черной щеточкой усов. Ах! Он был красивее, чем все пацаны в Рахате, в том числе и все ее братья, хоть они и были самыми классными парнями в округе, и все девчонки из класса завидовали ей, когда один из братьев провожал ее до школы и обратно.
Она выросла такой, какой ее растил отец, — упрямой и своенравной, и заявила, что хочет учиться в университете, как тетя Фатима. Тут уж мать не выдержала и восстала против вопиющей дерзости и грубейшего нарушения законов Аллаха, но и тут отец пошел на поводу у обнаглевшей дочки. Мать прямо заявила, что это — вопиющий грех, и что в наказание своевольная дочь никогда не выйдет замуж и останется презренной старой девой, ибо ни один здравомыслящий мужчина не женится на девушке, побывавшей в греховном университете. Но отец стукнул посохом, и мать замолчала, а дочка стала студенткой. Конечно, она соблюдала все законы скромного поведения, и братья по-прежнему провожали ее из Рахата до Беер-Шевы и обратно, но сам факт, что дочка была образованнее, чем мать, унижало мать. Девушке — учиться?! После школы? Где это видано?! Зачем?! И вообще, само пребывание в еврейском университете арабской девушки не могло кончиться ничем, кроме греха. Мать была убеждена в этом. Точка.
А потом Хосния увидела
Среди небольших современных зданий маленького этнографического музея была разбита настоящая показательная палатка со всей домашней утварью, а на выходные к ней приводили нескольких смирных осликов и верблюда, чтобы дети, посещающие музей, могли покататься и почувствовать себя настоящими кочевниками. Как и всякий этнографический музей, центр занимался научной работой, и многие студенты университета проходили там летнюю практику, зарабатывая трудовую копейку и зачетные баллы за летний семестр.
