была надежно пристегнута ремнем безопасности к переднему сиденью. Вид у нее был совсем потерянный.
«Пежо» взял с места в карьер, и съемочная группа растерянно проводила его глазами.
— Это смахивает на кражу невесты, — задумчиво проговорил бывший мамелюк.
— Ну и правильно! — согласно закивала здравомыслящая содиректор. — Невест нужно красть! Как растения и котов — тогда они лучше растут!
Все присутствующие согласились с этой азбучной, всем известной истиной и, простившись с древней пихтой, отправились на Горячие источники — продолжать наслаждаться жизнью.
«Пежо» затормозил возле какой-то небольшой современной церквушки, увенчанной серым незаметным куполом. Приземистая и скромная, она покойно стояла на самом краю высокого утеса, превращенного в тихий, тенистый сад. С просторной, обдуваемой прохладным ветерком галереи открывался полный умиротворенности вид на окрестные зеленеющие пологие холмы, ровные, как по линейке посаженные виноградники, на небесную синеву Тивериадского озера, широко раскинувшегося внизу, под утесом. Тихо и покойно было вокруг, настолько, что юная пара, вошедшая в круглую, светлую церковь, притихла, проникнувшись святостью этого чудесного места.
Джуди тихонько прошла вперед, под круглый серый купол, и застыла перед алтарем — таким же круглым и современным, как и сама церковь. В центре круга возвышалось темное распятие, его можно было обойти и рассмотреть со всех сторон. Она стояла, замерев, всматриваясь в умиротворенный лик Спасителя, так похожий на тот, что она привыкла рассматривать с детства в маленькой скромной церкви ее провинциального городка.
Бен, легкий, сияющий неземной красотой, весь пронизанный солнечными лучами, вплотную подошел к ней и взял за руку. Лицо его было торжественно и серьезно.
— Джуди, — чуть прокашлявшись, произнес он, — я прошу тебя стать моей женой и в знак согласия носить это кольцо.
Тишина наполняла солнечное пространство под куполом. Казалось, даже святые на иконах затаили дыхание.
Джуди, онемев, уставилась на маленькую сафьяновую коробочку, неизвестно как очутившуюся в длинных сухих пальцах.
— Ты согласна? — широко улыбнулся Бен и, чуть наклонившись, заглянул ей в глаза — огромные, сияющие, лучащиеся медовыми лучами. Самые красивые в мире глаза. Самые желанные.
И она поверила ему. Поверила, потому что ждала этого момента всю свою жизнь. Поверила, потому что знала: он — единственный, кого она дожидалась столько лет. И вот он наконец пришел. Пришел, чтобы остаться, пришел, чтобы любить и оберегать ее, растить вместе с ней детей, тревожиться и радоваться, волноваться и ссориться, мириться и заботиться — прожить вместе всю жизнь.
И еще потому, что любила его.
— Да, — просто сказала она и, затаив дыхание, выставила вперед безымянный палец.
Тонкое золотое кольцо засветилось на девичьей руке, и она, замирая от торжественности момента, серьезно и по-деловому взяла из коробочки другое кольцо и надела на палец самого дорогого человека. Вопросительно посмотрела на него — все правильно? Тот в ответ наклонился и степенно поцеловал ее в губы — чинно и строго, как и полагается в церкви.
Они стояли перед алтарем, взявшись за руки, как маленькие дети, и не было в мире силы, способной разлучить их.
— Я так люблю тебя! Какое счастье, что мы вместе! — прошептал Бен, зарываясь лицом в шелковый водопад каштановых кудрей…
Они не доехали до Горячих источников.
Задыхаясь от желания быть вместе, они остановились у ближайшего мотеля и, как сумасшедшие, ворвались в комнату. Ворвались, захлопнули за собой дверь — и оцепенели. Вернее, застыла Джуди. Она представила себе, что сейчас произойдет то, о чем она мечтала всю свою жизнь, и окаменела, не в силах сдвинуться с места.
Бен, дрожащий от вожделения, неистовой волной захлестнувшего его разум, содрал с себя ненужную рубашку и нетерпеливо оглянулся на девушку, готовясь смять ее в своих объятиях, но она застыла столбом, глядя на его обнаженный торс. Минутный приступ злости — чего она медлит, когда он сейчас взорвется?! — ослепил распаленного любовника, но беспомощное детское выражение круглого личика отрезвило его. Ведь перед ним — святая девственница, почти дитя. И не важно, что она — врач, ежеминутно видящий голое тело, жительница Нью-Йорка, бурлящего от ночной жизни! В душе она так и осталась непорочной весталкой, пуританкой, свято верящей в красоту и нежность любовных отношений.
С трудом взяв себя в руки, он почти на цыпочках подошел к окаменевшей девушке и мягко, стараясь сдержать свою страсть, обнял ее. Положил руки на вздрогнувшие покатые плечи, легко, но властно прижал к себе податливое, ладное тело. Ласково провел ладонью по вьющимся волосам, поднял густую прядь и тихо поцеловал нежную ложбинку за ухом, там, где, трепеща от скрытого напряжения и желания, билась тонкая синеватая жилка. Она, прерывисто вздохнув, как пробуждающаяся от сна принцесса, закрыла глаза и подставила под его огненные губы бледное от желания, озаренное внутренним светом, одухотворенное лицо, и он, на секунду отстранившись, чтобы глянуть на нее, поразился, какое оно прекрасно-неземное.
Видение сказочной Спящей красавицы встало перед его внутренним взором, и он, повинуясь подсознательному образу, поцеловал бледные, причудливо изогнутые, резные лепестки ее губ… Что с ним случилось? Какого чуда он ожидал? Он — полный сил и желания тридцатилетний мужчина, изъездивший весь мир, побывавший в мясорубке опаснейших переделок и вкусивший сладость ласк женщин всех континентов — вдруг поддался чарам детской сказки и возомнил себя непорочным принцем?!
Но чудо произошло. Дрогнули и налились соком бледные лепестки, приоткрылись сияющие медовые глаза, и страстный, жгучий ответный поцелуй, казалось, опалил его разум. Целую долгую, бесконечную минуту она смотрела на него испепеляющим взором пробудившейся страстной натуры, а потом, полностью отдавшись во власть знойного желания, прижалась к вожделенному обнаженному торсу со всей силой пылкого женского тела.
Одежда, казалось, сама отлетала в сторону, как ненужная театральная мишура.
Ее сильные, нежные руки с вожделением гладили широкие сильные плечи, мускулистую грудь, поджарый живот с тонкой полоской белесых, почти невидимых волосков, мускулистые длинные бедра. Он откинул каскад каштановых кудрей, закрывавших тяжелые, будто налившиеся соком груди, упругие маленькие соски, пульсирующие под его поцелуями, и, не в состоянии больше владеть собой, изо всех сил обхватил крепенькое, податливое тело руками и ногами. Сдавленный стон вырвался из полураскрытого сочного рта, и он, помня, что лучшая анестезия — это поцелуй, с жадностью каннибала вцепился в алые уста. В то же мгновение его могучий таран разрушил тонкую беззащитную естественную преграду и ворвался в такой клокочущий чувствами водоворот, что любовник застонал от наслаждения.
Свершилось то, что было назначено судьбой. Девственная весталка, как куколка бабочки, сбросила стягивающие ее пелены и обратилась в истинную вакханку — полную жажды жизни и радости, бесшабашную и искреннюю в сжигающих ее чувствах…
Они лежали на растерзанных простынях в крохотной, убого обставленной комнатке придорожного мотеля, но чувствовали себя в райских кущах. Заходящее солнце освещало косыми красными лучами низкий беленый потолок, окрашивая белые стены в пурпур и золото.
— Смотри, мы попали в королевский дворец! — рассмеялась Джуди, гладя своего жениха по золотому, как корона, короткому ежику волос.
— Я действительно в раю, — прошептал Бен, нежно проводя пальцем по глубокой бархатистой ложбинке между сочных девичьих грудей. — Нет большего счастья, чем быть с тобой!
Опытная вакханка, наклонившись, пощекотала языком его плоский пупок и провела длинными, извивающимися как змеи кудрями по внутренней поверхности мгновенно напрягшихся бедер. Он тут же, ловко извернувшись, перехватил ладное тельце и посадил себе на каменный живот:
— Ты еще не забыла, как ездить верхом?
— Ты же знаешь, что я неопытна!
