случае можно сказать, используя немецкую поговорку, что били по мешку, имея в виду осла. Антисемитизм превратился в политическое оружие реакции против республики.
Особенно плодородной почвой для него стала французская армия, вернее — ее монархический и клерикальный офицерский состав. Его почти не затронул процесс замены монархистов республиканцами, коснувшийся других государственных институтов Третьей республики. В шовинистической обстановке мечтаний о реванше армия превратилась в некое божество, не подлежащее ни малейшей критике и достойное лишь поклонения. А чем могла армия сохранять и укреплять такое привилегированное положение при отсутствии реальных боевых успехов, кроме демонстрации своего патриотизма и мнимых забот о безопасности и величии нации? Ну как тут было не использовать возможность разоблачения шпионской деятельности офицера-еврея, чужака, сумевшего втереться в святая святых, в генеральный штаб?
Главари военной клики сделали все, чтобы любой ценой осудить Дрейфуса. Военный министр генерал Мерсье, отъявленный реакционер и клерикал, начальник генерального штаба генерал де Буадефр, деятель тех же убеждений, и полковник Сандерр, начальник разведки, открыто говоривший, что все евреи мерзавцы, поручили расследование Пати дю Кламу. Этот человек, занимавшийся спиритизмом и оккультными «науками», которому всюду мерещились шпионы, превратил трагедию в оперетту. Он устраивал сцены с переодеванием, причем сам наряжался «дамой с вуалью», пытаясь добыть дополнительные документы против Дрейфуса. Но тщетно.
Когда 19 декабря суд начал свои заседания, в его распоряжении не было ничего, кроме бордеро. Сам подсудимый отрицал свою вину. Суд шел при закрытых дверях. В момент вынесения приговора судьям тайком продемонстрировали еще один документ, где упоминался «этот каналья Д», не имевший, как оказалось потом, никакого отношения к Дрейфусу. Новый документ не показали ни обвиняемому, ни его защитнику. Через четыре дня вынесли приговор: пожизненная каторга, разжалование. Суд, состоявший из офицеров, осудил Дрейфуса не на основании фактов и доказательств вины, а на основании приказа военного министра Мерсье, публично объявившего до суда, что он убежден в виновности Дрейфуса.
Еще до приговора пресса начала его травлю. 1 ноября «Либр пароль» поместила статью под огромным заголовком: «Арест офицера-еврея». 4 января во время процедуры разжалования Дрейфуса перед военным строем собралась толпа антисемитов. Слабые крики приговоренного о том, что он невиновен, заглушали шумные возгласы: «Смерть евреям!»
Дело Дрейфуса становится еще одной крапленой картой, которую военная клика пускает в ход для раздувания шовинизма и возвеличения роли армии. 24 декабря 4894 года военный министр Мерсье вносит в палате проект закона о введении смертной казни за измену. Вот здесь-то Жорес впервые соприкоснулся с делом Дрейфуса. Он, как и все тогда, не сомневался в его виновности. По свидетельству одного из близко знавших его людей, он вместе с Клемансо даже сожалел, что Дрейфуса не расстреляли. Но он почувствовал, что это дело используется для борьбы против республиканцев и социалистов, для новых маневров реакции.
Жорес берет слово и высказывается против законопроекта Мерсье. Он показывает, что за ним кроется стремление военной касты использовать новый закон против социалистов. Он требует отмены смертной казни солдат за нарушение дисциплины, равенства всех перед законом. Оказывается, Дрейфус, если бы он был не офицером, а солдатом, был бы казнен.
— Офицер, — заявляет Жорес, — может предать родину, но ему сохраняют жизнь. Но для простого солдата за это полагается смерть, всегда смерть. Говорят, что смертной казни нет за политическое преступление. Но разве коммунары, которых расстреливали, совершали не политическое преступление?
Когда Жорес разоблачает замыслы военной клики, в зале раздаются бурные протесты правых.
— От имени группы, хвастающейся интернационализмом, — восклицает премьер-министр Шарль Дюпюи, — под предлогом защиты рядовых вы нападаете на иерархию и дисциплину армии!
— Господин Жорес! — кричит министр общественных работ Луи Барту. — Я скажу вам только одно слово в ответ: вы знаете, что вы лжете!
— О, вы хорошо знаете, что лжем не мы, а те, кто в последние годы чувствует, что их власть и влияние находятся под угрозой, и кто пытается спасти их игрой в патриотизм…
Шарль Дюпюи снова прерывает его:
— Господин Жорес, если вы не заявите, что вы не имеете в виду никого из находящихся здесь, то вы будете выведены из палаты.
— Мое мнение, — упорно утверждает Жорес, — относится ко всем партиям и их руководителям, которых я имел в виду.
Дикие вопли снова прерывают Жореса. Еще бы, он столь непочтительно, оскорбительно смеет говорить об армии, ставить под сомнение ее патриотизм и обвинять во лжи ее руководителей. Это неслыханное дело! Жореса временно исключают из палаты и выводят из зала.
Перед ним возникает болезненная проблема: ведь его публично оскорбил перед палатой этот молодой беспринципный выскочка, один из так называемых «новых оппортунистов», Луи Барту. Законы, вернее предрассудки, общества требуют смыть «оскорбление» дуэлью. Жорес презирает дикий обычай дуэли, считая его проявлением претенциозных капризов и умственного расстройства. Но ведь его противники завопят о трусости…
Жорес посылает к Барту своих секундантов, социалистов Рене Вивиани и Густава Руанэ. Вызов принят. Завтра, 25 декабря, в день рождества, предстоит стреляться.
Вечер и ночь накануне дуэли Жорес проводит в размышлениях. Как знать? Все может случиться. Он приводит в порядок свои бумаги. Пишет письма, в которых отдает необходимые распоряжения на случай, если… Задумчиво перебирает игрушки своей дочки Малу, пишет письмо матери.
На другой день Жорес ведет себя спокойно и смело. К счастью, оба противника промахнулись. А ведь каждому из них было суждено умереть именно от пули, только с Барту это случилось ровно на двадцать лет позже смерти его противника! Жорес никогда не только не хвастался своей смелостью, но даже как-то стеснялся этой дуэли. Позже писатель Жюль Ренар спросил его;
— Вы когда-нибудь дрались на дуэли?
— Да как сказать, — уклончиво ответил Жорес, ничего больше не добавив.
Между тем осужденного Альфреда Дрейфуса отправили во Французскую Гвиану, в каторжную тюрьму на Чертов остров, входящий в архипелаг Спасения! Но ничто не спасло бы его, и он так и сгнил бы на Чертовом острове, если бы не принадлежал к богатой еврейской семье с деньгами и со связями. Его брат Матье Дрейфус поклялся потратить все свое состояние, но доказать невиновность осужденного. И он начинает упорные и тщательные поиски.
Однако решающий поворот в деле был вызван не им, а полковником Пикаром, которого после смерти полковника Сандерра от размягчения мозга назначили руководить французской контрразведкой. Весной 1898 года в его руки попала записка германского военного атташе французскому офицеру графу Эстергази, в которой запрашивались какие-то сведения. Полковник приказал навести справки о личности и жизни Эстергази. Выяснилось, что, венгр по происхождению, самозваный граф — кутила, развратник, шулер и мошенник — вел самый беспорядочный образ жизни. Все это было естественно для офицера и аристократа, но кое-какие взгляды Эстергази явно выходили за рамки дозволенного: обнаружилось, что он яростно ненавидит Францию. Нашли письма Эстергази к одной из его многочисленных любовниц. В одном из них граф так излагал свои взгляды:
«В скором времени немцы поставят всех их (французов) на настоящее место. Хороша же эта милая французская армия! Это позор, и если бы не материальные соображения, я завтра же покинул бы ее… Наши главные вожди трусы и невежды… Я глубоко убежден, что этот народ (французский) не стоит пули, чтобы убить его, и все эти пакости пресыщенных женщин, которым предаются мужчины, подтверждают мое мнение… Если бы мне сказали, что я умру завтра уланским капитаном, зарубив изрядное число французов, я был бы вполне счастлив… я с наслаждением отправил бы на тот свет тысячу французов… Париж, взятый штурмом и отданный на разграбление сотне тысяч пьяных солдат, — вот моя мечта!»
Пикар сравнил почерк Эстергази со знаменитым бордеро, на основании которого был осужден Дрейфус. Сомнений быть не могло — автор бордеро Эстергази! Значит, Дрейфус осужден несправедливо. Полковник Пикар был такой же реакционер и, кстати, антисемит, как и большинство офицеров генштаба, но честный человек.
Пикар доложил о результатах расследования своему начальнику генералу Гонза. Тот недовольно
