ему Жеро-Ришар. — Разве вы не знаете, что за такую книгу вам причитается две или три тысячи франков? С этими деньгами вы могли совершить интересное путешествие или приобрести себе библиотеку. Вы могли бы обновить свой гардероб. Посмотрите, как вы одеты!
— Как, — искренне удивлялся Жорес, — вы находите, что я недостаточно хорошо одет?
Взрыв хохота был ответом на его слова. Одет Жорес, как всегда, крайне небрежно. Его одежда измята, порой разорвана, рубашки грязные. Мадам Жорес этим по-прежнему не занималась, а ее мужа одолевали совсем иные, тревожные заботы. Теперь он находится в центре политической борьбы вокруг дела Дрейфуса. Зимой и весной 1899 года Жорес несколько раз ездил по Франции, выступая во многих городах за пересмотр дела. С особым триумфом прошло его выступление в Марселе. Он публикует все новые и новые статьи, разоблачающие антиреспубликанские махинации милитаристов и клерикалов. Но особенно тяжело было ему не с врагами, а с друзьями-социалистами, которые по-прежнему упорно отказывались поддержать его усилия по объединению социалистов. Гэд допускал возможность социалистического единства только в том случае, если остальные социалистические организации полностью присоединятся к возглавляемой им Французской рабочей партии и беспрекословно подчинятся всем его политическим требованиям. Но это было невозможно. Да к тому же гэдисты оказались неспособными выдвинуть тактику, которую настоятельно требовали события, тактику, которая решала бы главную задачу: создание единой классовой политической организации пролетариата, единой социалистической партии, совершенно независимой от буржуазных партий, способной вместе с тем активно вмешаться в ход политического кризиса и использовать его в интересах социализма. Жорес понимал общий смысл этой задачи, но он не смог ее сформулировать так, чтобы сплотить, объединить для ее решения всех социалистов; слишком велики были разделявшие их разногласия. Жорес сделал больше, чем любой другой социалистический лидер, для того, чтобы французский рабочий класс ясно понял смысл политического кризиса, возникшего из-за дела Дрейфуса. Исключительно силой морального авторитета он приобрел в разных социалистических группировках, в том числе и в крупнейшей из них, в гэдистской рабочей партии, много сторонников. Но это было лишь зыбкое идейное единство без всякой организации.
Ну а независимые вообще не хотели и слышать о единой партии; Мильеран, Бриан, Вивиани ждали своего часа, чтобы сделать карьеру. Ничто другое их не волновало по-настоящему. Если для Жореса его социалистическая деятельность была долгом совести, то для подобной публики это всего лишь вопрос практической выгоды. Поэтому Жореса отделяла от них глухая стена непонимания и какой-то особой нравственной отчужденности.
Десять лет назад, когда Жорес сидел в палате на скамьях буржуазного левого центра, уже не разделяя политических взглядов оппортунистов, но и не решившись еще примкнуть к социалистам, он мучительно страдал от своего политического одиночества. И вот теперь, не только находясь в рядах социалистов, но даже приобретя огромное влияние среди них, он не менее остро ощущал свою беспомощность. Вернее, беспомощность всего социалистического движения, не имеющего единой политической линии, единой организации, оказавшегося неспособным в критический момент возглавить рабочий класс и дать ему ясную перспективу борьбы за социализм.
И все же иногда Жорес чувствовал удовлетворение, понимая свою глубокую правоту. Особенно радостно ему было узнавать, что его поддерживают люди, с авторитетом которых он очень считался. Как-то в это время он получил письмо из Германии. Наиболее известный из тогдашних марксистов, лидер германской социал-демократической партии Карл Каутский писал ему:
«Я пользуюсь случаем, чтобы выразить глубочайшее восхищение вашим поведением, которым вы спасли честь французского социализма в деле Дрейфуса. Я не могу представить себе более гибельной позиции для борющегося класса, чем нейтральность во время кризиса, потрясающего всю нацию… более непростительную ошибку для демократов, чем нерешительность перед лицом военщины. Я желаю полного успеха в вашем благородном деле». Жореса поддерживали Г.В. Плеханов, Роза Люксембург, соратник Маркса Л. Кугельман и другие крупные лидеры международного пролетариата.
А обстановка в стране оставалась напряженной. Более того, в феврале 1899 года вновь создалась реальная угроза переворота. 16 февраля вечерам по Парижу разнеслись смутные слухи о внезапной смерти президента республики Феликса Фора. Слухи были смутными в связи с очень щекотливыми обстоятельствами смерти президента. Еще утром в этот день он председательствовал в совете министров и не проявлял никаких признаков недомогания. Но спустя несколько часов, находясь в своем кабинете и принимая посетительницу — молодую красивую даму, которая уже не раз посещала президента, он внезапно покончил счеты с жизнью. Французский историк Третьей республики А. Зэваэс пишет: «Это было молниеносное кровоизлияние в мозг, вызванное вещами, не всегда совместимыми с приближением шестидесятилетнего возраста».
Но в тревожной обстановке тех дней никому не было дела до этих пикантных деталей. Уже 18 февраля избрали нового президента — Эмиля Лубе. Хотя его знали как человека консервативных взглядов, некоторые обстоятельства позволяли сделать вывод, что Лубе не станет возражать против пересмотра дела Дрейфуса. А это было главным вопросом. Шовинистическая пресса подняла дикий вой, объявив избрание Лубе вызовом всем патриотам и армии. Уже при возвращении из Версаля, где происходили выборы, нового президента встретила яростная враждебная демонстрация антидрейфусаров. Манифестации и митинги, сопровождавшиеся драками, продолжались несколько дней.
В день похорон Фора главарь Лиги патриотов Дерулед и руководители других шовинистических группировок решили попытаться осуществить государственный переворот. Они заранее составили крайне авантюристический план действий.
Когда войска возвращались с похорон президента, Дерулед с кучкой своих сторонников подбежал к генералу Роже, командиру бригады, и, схватив под уздцы его лошадь, обратился к нему со страстным призывом:
— Следуйте за нами! Это ради Франции! Сжальтесь над родиной, спасите Францию! Следуйте за нами, генерал на площадь Бастилии, а оттуда к Елисейскому дворцу!
Озадаченный генерал, однако, предпочел отвести своих солдат в казармы, хотя сторонники Деруледа продолжали приставать к военным, пытаясь с их помощью захватить власть. В результате несколько заводил во главе с Деруледом были арестованы, и, увидев крах этой затеи, даже вождь антисемитов Жюль Герен заявил, что Дерулед болван.
31 май 1899 года состоялся суд над Деруледом и Габером. Обвиняемые и не думали отрицать свои мятежные замыслы. Суд превратился в наглую вылазку антидрейфусаров, подсудимые были оправданы.
3 июня Кассационная палата принимает решение об отмене судебного приговора Дрейфусу и о новом суде над ним. За этим доследовал взрыв националистической ярости. На другой день на скачках в Отейле, где присутствовал президент Лубе, защитники «чести армии» устроили наглую демонстрацию. Президента встретили криками: «За здравствует армия! Долой Лубе! Да здравствует Дерулед!» Дело дошло до того, что один из аристократических молодчиков, некий барон Крастиани, взбежал на президентскую трибуну и ударил президента тростью по голове.
Жорес с тревогой наблюдал за тем, как события приобретают все более опасный оборот. Монархисты и клерикалы действовали совершенно безнаказанно» Президент Лубе, которого всюду, где бы он ни появлялся, забрасывали тухлыми яйцами и нечистотами, вел себя хладнокровно, не придавая значения все более упорным слухам об угрозе государственного переворота. Жорес считал, что на защиту республики должны выступить социалисты. 7 июня «Птит репюблик» призывает устроить в следующее воскресенье, 11 июня, тоже на скачках, но в Лоншане ответную демонстрацию. Редакция «Птит репюблик» стала организационным центром подготовки выступления. Газета писала, обращаясь к шовинистам: «Мы желали бы другого поля битвы, не среди конского навоза и проституток… Ладно, молодчики, мы с вами поступим так, как вы поступаете с вашими лакеями».
В воскресенье свыше ста тысяч рабочих, студентов, ремесленников мощными колоннами двинулись в Лоншан. У каждого в петлице была дикая роза, а в руках у многих дубинки. Бесчинствовавшим в прошлое воскресенье в Отейле представителям золотой молодежи не поздоровилось бы, но, как заметила одна монархическая газета, «люди света мудро воздержались» и не показывали носа. При этом характерно, что если националистическая демонстрация не встретила никаких препятствий со стороны властей, то на этот раз столицу наводнили войска. К вечеру из-за подозрительных провокаций возникли в некоторых местах
