Он насмешливо уставился на нее. Его губы были так близки от ее, что до соприкосновения оставались какие-то миллиметры.
— И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!
Из зала доносились скрипки Вивальди «Времена года. Зима»; девушке казалось, ее пульс аккомпанирует им. Дыхание то обрывалось, то восстанавливалось, сердце дрожало.
Лайонел долго смотрел на ее губы, а потом поцеловал. Совсем не так, как в сгоревшем доме, жестко и бесчувственно, — по-другому. От нежности в животе закружился вихрь, он поднялся до головы, сделав ее легче перышка. Катя чувствовала прикосновение твердой груди к себе, вдыхала дурманящий аромат одеколона, и ей постыдно хотелось, чтобы этот миг наслаждения застыл в вечности.
Молодой человек погладил ее двумя пальцами по шее, немного отстранился и, глядя в глаза, сказал:
— Мне кое-что нужно от тебя…
Она могла бы дать ему сейчас что угодно и даже больше, но он не взял… не успел.
— И что же, Лайонел, тебе нужно? — послышался дрожащий от ярости голос Вильяма. Он стоял у двери и смотрел на них, а потом подскочил к брату и схватил за ворот расстегнутой рубашки. С треском порвалась розовая ткань, на пол упала одна пуговица, звонко запрыгавшая по мраморному полу.
Лайонел отшвырнул от себя брата и в бешенстве прошипел:
— Не будь идиотом, неужели ты еще ничего не понял? — Он презрительно кивнул на девушку. — Твой ангел пал!
Катя соскользнула на пол. Ноги сделались тяжелыми, каждый шаг давался с трудом. Вильям недоверчиво взирал на нее и ждал объяснений. В его глазах стола мольба, он поверил бы любой лжи, только бы не слышать мерзкой правды.
— Ты не виновата, — произнес Вильям в установившейся тишине и протянул руку.
Катя подняла глаза на Лайонела. Его лицо ничего не выражало — лед в глазах лишь стал острее.
Если бы ее разрывали на две части, не было бы больнее. Все самое лучшее, что существовало в ней, рвалось взять протянутую руку Вильяма, заслужить его прощение, стать лучше, такой, какой он видел ее. А все самое низменное жаждало и дальше сгорать в адском пламени под ледяным взглядом, стать игрушкой Лайонела, ненадолго, пока не наскучит ему.
«Прошу тебя», — гипнотизировали ее изумрудные глаза.
Лайонел же шагнул к ней, резким движением сорвал с шеи цепочку и швырнул на пол.
Из зала так некстати лилась нежная музыка Шуберта.
Катя вслушивалась в звуки знаменитой мелодии «Аве, Мария» и гадала, что хотел сказать Лайонел, включив ее в программу вечера. Преподносил ли он композицию как молитву или все-таки связывал с поэмой «Дева озера», отрывок из которой и был впервые положен на музыку Шуберта? Она не сомневалась, молодой человек видел у нее на полке книгу Вальтера Скотта.
— Незыблем ангела приют[3], — с издевкой процитировал молодой человек и указал на поблескивающую цепочку с подвеской. — Твои крылья! Возьми, если ты Их достойна!
Катя опустила голову, под пристальными взорами подошла к валяющемуся на полу подарку и, секунду поколебавшись, прошла мимо. Прежде чем выйти за дверь, она обернулась, взглянула на Вильяма и прошептала:
— Прости.
Глава 17
Осколок в сердце
Катя сидела на скамейке возле кабинета, дожидаясь последней пары. Замену Валерию Игнатьевичу так и не нашли, поэтому в расписании менеджмент заменили на географию туризма. Поговаривали, будто преподаватель сбежал за границу из-за неладов с законом в отношении несовершеннолетних учениц. Многие верили, но большинству не было до этого никакого дела.
Одногруппницы собрались возле Нины на другом конце скамейки и дружно просматривали в чьем-то телефоне видеоролики.
Изредка поглядывая на смеющихся девушек, Катя ощущала себя существом с другой планеты. Ей и раньше-то были малоинтересны окружающие, а после знакомства с другим видом люди показались до безобразия глупыми и одинаковыми.
По коридору мимо прошла Алиса под руку с Малым. Гипс с ноги парня все еще не сняли, но девушку, похоже, это совсем не волновало, она буквально заглядывала Косте в рот, когда тот говорил.
Катя проводила их взглядом и заметила, что одногруппницы притихли, к телефону интерес потеряли и во главе с Ниной уставились на нее.
Староста приветливо кивнула, затем убрала сотовый и придвинулась ближе к Кате.
— Ты как? Не переживаешь, что он с Алиской теперь?
— Ни капли.
Нина наклонилась к ее уху и прошептала:
— Лиска по секрету сказала, типа, он тебя еще не забыл.
Катя пожала плечами:
— Лучше бы ему поскорее сделать это.
— Ты совсем-совсем, ни капельки не ревнуешь? — не сдавалась Нина.
В перерыве между парами она бы все передала Алисе с той же легкостью, с какой выдавала сейчас секреты подруги. Почему-то такие деятельные сплетники импонировали многим людям, им доверялись, заранее зная, что тайна перестанет ею быть уже через полчаса после исповеди.
«Что это? — гадала девушка, разглядывая симпатичное, не на шутку озабоченное лицо старосты. — Подсознательное желание, чтобы секрет стал достоянием общественности? Люди хотят, чтобы их обсуждали?»
— Мне нет до него никакого дела, — честно созналась Катя. Единственный человек, о котором она могла сейчас думать, был и не человеком вовсе. И бесконечно вспоминать о нем являлось главной ошибкой.
Алиса с Костей вернулись к кабинету, смачно засосались на глазах благодарной публики. Катя заметила на себе взгляд Малого. Это походило на: «Вот, теперь ты точно пожалеешь, какой дурой была!»
Парень с размаха шлепнул подругу по мягкому месту на прощание и поковылял прочь. Алиса, визгливо захихикав, подошла к скамейке.
— Ну что поделываете? — спросила она.
— А вот, — рассмеялась Нина, — Катьку утешаем!
Алиса горделиво приосанилась:
— Ну-ну, представляю!
Катя достала из сумки первый попавшийся учебник и уставилась в него, лишь бы не видеть самодовольного лица Алисы. Она испытывала неприязнь к одногруппнице, которая кичилась любовью, и к себе, неспособной на сочувствие. Ничего, кроме жалости, пара, где один любит, а другой позволяет себя любить, вызвать не могла.
Девушка вздохнула.
Вот только ей было наплевать. Лайонел и впрямь видел ее насквозь, назвал лицемеркой, ударил без промаха.
Занятия закончились на удивление быстро. Катя шла до остановки, ощущая себя усталой и глубоко несчастной. Маршрутка около двадцати минут стояла в пробке, на улице мело, ветер поднимал, кружил и разбрасывал столпы снежной пыли, дальше трех метров все превращалось в сплошную белую стену. Водители раздраженно сигналили друг другу, вдалеке орала сирена «скорой помощи», в салоне маршрутки
