бросила:
— Я не удивлена. Имя соответствует… — Она помолчала, скользя язычком по ярко-красным губам. — Для некоторых любовь к себе — непосильное бремя. Какая жалость!
Катя ничего не возразила, но про себя отметила: «А для некоторых самовлюбленность таких, как ты, — бремя…»
Длинные лапы паука забегали по шее хозяйки, та вскинула изящные брови, уголки губ игриво приподнялись, обнажая белые ровные зубы.
— Упиваться собой — это искусство, — промолвила она, смакуя каждое слово. — Тебе, моя дорогая, никогда его не постичь!
Заиграла музыка — разговоры стихли.
Анжелика наклонилась к Лайонелу, умиротворенно закрывшему глаза.
— Кто это?
— Бах, — ответил тот и, приоткрыв один глаз, добавил: — Шутка.
Девушка сморщила носик.
— Думаешь, это остроумно?
Катя не сдержала улыбку, а молодой человек снисходительно пояснил:
— Анжи, это «Музыкальная шутка», сюита номер два си бемоль-минор.
Анжелика оскорбленно отвернулась, взяла со стола бокал крови и пригубила. Затем наклонила голову к пауку и застыла, глядя на рыжеволосого юношу-скрипача.
Виктория с Анастасией на соседнем диване дирижировали руками, не попадая ни в одну ноту. Георгий, закинув ногу на ногу, листал какую-то тонкую книжицу, остальные гости создавали видимость крайней заинтересованности.
Катя расслабилась — облокотилась на мягкую спинку дивана.
— Нравится «Каприс» Паганини? — неожиданно спросил Лайонел.
— Мне очень! — вмешалась Анжелика. — Прелесть!
Молодой человек все еще ждал ответа.
— Катя?
— Нет, не нравится. Только самое начало.
— Вильям?
— Иди к черту, — посоветовал ему брат.
— И мне не нравится, — с улыбкой заключил Лайонел.
Катя старалась не думать о запахе, исходящем от него, но с каждым новым вздохом сердце замирало. Ее волновало любое едва уловимое движение его длинных золотистых ресниц. Она не могла оторвать взгляда от руки с острыми ногтями, безнаказанно скользившей по его ноге. Воображаемые картины заставляли удушливо краснеть.
Девушка уставилась на бокал багряной крови, сияющей в ярком свете. Еще никогда ей не приходилось испытывать столь сильных чувств при виде обычного прикосновения. Ее собственная ладонь горела.
— Все в порядке? — Вильям смотрел озабоченно.
Видеть беспокойство в его глазах было мучительно.
В этот самый момент она себя ненавидела. И не могла понять. Рядом находился один из красивейших молодых людей, каких она видела. Добрый, умный, нежный, любящий, заботливый, сильный, смелый, умеющий сострадать, быть, когда нужно, смешным, серьезным — любым. Его достоинствам не было счета, в точности как недостаткам и порокам его брата. Но именно от взора голубых бесчувственных глаз она вздрагивала, точно от удара хлыстом, и горела вся, как ведьма на костре. От звука его чистого холодного голоса начинало лихорадить, от улыбки в животе делала оборот целая вселенная.
— Мне нужно… — пробормотала Катя, указывая глазами на дверь.
— Последняя по коридору, — подсказал Вильям.
Девушка под любопытными взглядами гостей вышла
из зала. Огромная ванна из темно-зеленого и светлого мрамора встретила ее зеркалом во всю стену.
Катя шагнула к широкой мраморной столешнице — бледная девочка из зеркала повторила движение, точно передразнила. Волосы, свободно струящиеся по груди, отливали кровью, глаза, серые, как асфальт в летний пыльный день, резко выделялись на лице, губы бледны, на шее поблескивал подарок Вильяма — крылышки из белого золота.
Девушка поднесла дрожащие руки к крану и плеснула себе холодной водой в лицо. Затем еще и еще. Легче не становилось, напротив, с каждой секундой ей казалось, она не то что не может в зал вернуться, а вообще сдвинуться с места. Стоило лишь представить, каково будет вновь сесть рядом с Лайонелом — к глазам подкатывали обжигающие слезы.
Катя тихонько всхлипнула и, услышав позади щелчок затворяемой двери, резко выпрямилась. В зеркале никого не было, от облегчения из глаз потекли слезы. Глядя на себя, мокрую, со стекающими по щекам каплями, она издала нервный смешок.
— Плакса, — прогремел в тишине голос.
Девушка неловко обернулась.
Лайонел стоял, облокотившись на дверь, и насмешливо смотрел на нее.
— А ты никогда не плачешь? — хрипло спросила Катя, зная ответ наперед.
— Вампиры не плачут.
— Никогда-никогда? Даже если им очень больно? Даже если?…
— Никогда! — Он подался немного вперед.
— А люди вот плачут…
— Вижу… — Его глаза превратились в острые осколки. — Оставь его, хватит дурить моего упрямого брата!
Девушка вытерла ладонями щеки. Если бы только могла, сделала бы шаг назад, но отступать было некуда.
— Ты его подставляешь, лицемерка, — процедил сквозь зубы Лайонел, с каким-то особым удовольствием наблюдая путь ее слезы, раскаленным угольком прокатившейся по щеке и упавшей в ворот кофты.
Неожиданно молодой человек рассмеялся, сократил между ними расстояние и прижал к мраморной столешнице. Указательным пальцем он приподнял за подборок голову девушки, затем его рука скользнула на затылок, запутываясь в кудрях.
— О чем он думает, глядя в твои невинные глазки? Какая ты милая? Я восхищен, — пробормотал он, пристально всматриваясь в нее. — Тихий омут твоих глаз… Есть от чего потерять голову. Даже Анжелика тебе верит. Бедняжка Анжи — открытая книга, читай — не хочу. В первой же главе под названием «Способна на подлость» перечислены ее слабости. А тебе все верят, моя прелесть, взглянув лишь на обложку. Книжка-то пуста, но в то же время так увлекательна — не оторваться.
— Он сильно сжал в кулаке ее волосы и прорычал в лицо:
— Разве можно не поддаться искушению и в пустой книге не написать свою?! Мужчинам так хочется быть созидателями!
— Мне больно, — выдохнула она.
— Скажи, когда станет невыносимо, потому что это только начало, — улыбнулся Лайонел, все-таки осла6ляя хватку. — Вильям не понимает, у твоих глаз двойное дно. Он не любит тебя, он любит девушку, которую придумал для себя, но ты ею никогда не станешь! В твоей чертовой книге уже есть текст, нужно только его увидеть. Создавать в уже созданном? Ха! Как глупо…
Катя точно загипнотизированная смотрела в его глаза, внимала голосу, сердце гулко звенело где-то вдалеке.
Молодой человек обхватил ее за талию, приподнял и, усадив на мраморную столешницу, приник щекой к груди.
— Знаешь, почему тебя так тянет ко мне?
— Это неправильно, — вымолвила Катя.
