«Ревновать к мыши — смешно», — попыталась вразумить себя Катя, но взгляд точно магнитом тянуло к коготку, покоившемуся на воротничке рубашки. И столько ехидства было написано на черной мордочке, что девушка разозлилась, в животе родился огненный шарик, завертелся, как волчок, и разросся.
Лайонел отцепил коготь мыши от воротника и скинул ее с плеча, приказав:
— Не зли малютку беса.
А затем подошел к Кате, подхватил ее на руки и, перемахнув с ней через ограждение, приземлился прямо в лодку.
— Ты все подготовил? — изумилась девушка, когда он посадил ее на скамеечку, рядом с большой сумкой, и сам сел на весла.
Лодка заскользила по воде, Орми полетала над ней и опустилась Лайонелу на колено.
— Нет, тут все подготовил Владислав Боягояров — правитель Петергофа. В свое время я помог ему занять это место. Мы познакомились около ста лет назад в Анапе, у него интереснейший дар — управление водной стихией. Способен поднять волну на несколько метров над берегом и обрушить, например, на населенный пункт. А он, знаешь, как растрачивал свои способности? Держал на Азовском море лавку с названием «На гребне», продавая доски и устраивая волны для серфингистов. Сам правитель Венеции хотел заполучить его себе, обещал сделать первым лицом в своем городе, но я предложил больше — свой пригород. А венецианский болван с тех пор на съездах правителей, представь, со мной не разговаривает!
Катя засмеялась. Мысль, что кто-то может не разговаривать с Лайонелом и того это явно злит, но поделать он ничего не может, ее позабавила.
— Понятно, медового месяца в Венеции у нас не будет!
— Боюсь, не будет самой Венеции как таковой к тому времени, когда я решу на тебе жениться.
А корабль с черными парусами между тем неумолимо приближался. На палубе стоял высокий мужчина с подзорной трубой.
«Зачем она ему?» — подивилась девушка. Хотела спросить, но потом решила, что это лишь атрибут из человеческой жизни, с которым вампир не захотел расстаться, даже обретя способность прекрасно видеть на огромные расстояния.
Лунный свет играл на борту из темного дерева, где золотыми, потемневшими от времени буквами значилось «Deuda». Нос корабля украшала огромная скульптура то ли чаши, то ли кубка.
Катя взглянула на Лайонела за объяснением такого странного корабельного декора, и молодой человек, поднимаясь, обронил:
— Это Грааль[5] — в данном случае символ непостижимой заветной цели.
Вопросы ее он пресек взмахом руки.
Они приблизились к кораблю вплотную. Лайонел поднял сумку, взялся за веревочную лестницу, скинутую для них, и подозвал девушку к себе.
Когда он бесцеремонно обхватил ее за пояс и стал вместе с ней подниматься, внутри, из самых глубин души или того, что там теперь было вместо нее, поднялся протест.
— Ты кое-что забыл… — Катя на миг замешкалась, выуживая из памяти, как обычно обращался в таких случаях Вильям, и, вспомнив, выпалила: — Слово «Позволь» тебе вообще знакомо?!
— Нет, — рыкнул Лайонел, — но мне знаком тот, кто его хорошо знает! — И прежде чем поставить ее на палубу, шепнул: — Позволь напомнить, мне не нужно твое разрешение, чтобы делать то, что я считаю нужным.
С этими словами он перевел взгляд ледяных глаз на капитана.
— Приветствую, Тео, давно не виделись. — Он вынул из кармана одну золотую монетку, швырнул капитану, приказав: — Нам на остров Чертовых зеркал.
Тот с необычайной жадностью схватил ее прямо на лету и прижал кулак к груди.
Катя пораженно взирала на загорелого долговязого мужчину с черными вихрами, одетого в земельного оттенка рубаху, отороченную помятыми кружевами. Лицо его было худым и осунувшимся, подбородок заросшим, а темные глаза — усталыми-усталыми.
Девушка недоуменно приподняла брови. Перед ними стоял не вампир — человек, никаких сомнений не оставалось.
И этот человек гневно смотрел на нее.
— Зачем девчонка? — прохрипел он, едва шевеля сухими губами с белым налетом.
Лайонел его как будто не расслышал и представил Кате: — Теофано Лусиэнтес Вильяльба. — Затем назвал ее имя и поинтересовался: — Твои каюты все такие же грязные? — На носу появились брезгливые морщинки, а уголки губ опустились.
Капитан продолжал буравить Катю злым взглядом маслянистых глаз, и девушке сразу вспомнилось знаменитое выражение, что женщина на корабле к несчастью…
Недаром пират скривился. Ее всегда изумляло, почему всякие разбойники — эти богоотступники так скрупулезно чтят приметы. Казалось бы, во что они вообще верят?
Лайонела же нисколько не озаботило недовольство капитана, куда больше его интересовала Орми, усевшаяся ему на плечо. Судя по их действиям, они играли — маленькая забияка продвигала коготок к верхней пуговице рубашки молодого человека. А тот, если успевал, хлопал указательным пальцем по нему.
— Она как та — Великая Екатерина? — неожиданно спросил Теофано.
Лайонел снисходительно улыбнулся.
— Очень отдаленное сходство.
Пират махнул рукой и, сплюнув на палубу, гаркнул:
— Ладно, идемте.
Прежде чем последовать за капитаном, Катя посмотрела на канал, ведущий к Большому дворцу, где вздымались ввысь фонтаны. С берега доносился запах трав, цветов, листвы, перемешивался с влажным воздухом, и теплый ветер дул в черные паруса перемен. И девушка вдруг поймала себя на мысли, что ей нестерпимо хочется домой. Вот только дома у нее больше не было.
Перед дверью каюты капитана Лайонел придержал Катю за локоть и едва слышно сказал:
— Постарайся сейчас выглядеть естественно. Девушка переступила порог довольно грязного помещения и застыла от увиденного. На полу валялся старый чем-то замызганный бордовый ковер, на окнах с решетками висели, видимо, когда-то белые, а сейчас серые тряпки-занавески. На прибитых полках небрежной кучей были скинуты книги, в их числе «испанско-русский словарь», в углу стоял большой деревянный сундук. В центре располагался круглый стол, на нем несколько пустых бутылок, кубков, огарок свечи. А во главе сего — в кресле сидел труп, одетый в белое подвенечное платье, держа на руках скелетик котенка. Плоть на лице, шее, руках почернела, высохла, но до конца не сгнила, широко распахнутые глаза, сохранившиеся в глазницах, смотрели на гостей как будто удивленно. Немного наклоненная голова с длинными светлыми волосами и венком из высохших роз придавала невесте пугающе-кокетливый вид.
— Господи, — все, что смогла вымолвить Катя, потрясенно моргая, в надежде прогнать ужасное видение.
А Лайонел как ни в чем не бывало сказал: «Добрый вечер, Каридад, боюсь, вы меня не помните» и, насильно опустив Катю на стул, сел рядом с ней.
Девушка смотрела то на труп, то на Лайонела, то на притихших мышей у него на плечах, то на капитана, и абсолютно не понимала, что происходит.
Теофано весь аж засветился от счастья и с гордостью сказал:
— Она помнит, Лайонел, помнит. Просто такая уж она у меня стеснительная, моя Кари. — Пират обошел стол, положил руки на плечи трупу и с улыбкой проворковал: — Дочка, посмотри, какой блестящий джентльмен сегодня нас посетил.
Теофано вздохнул.
— Гости у нас редкость. — А потом, точно испугавшись, что сболтнул лишнего, тряхнул головой. — К моей девочке сватаются, вы не подумайте… но не всяк хорош для нее, вот так!
— Это правильно, — согласно кивнул Лайонел и с самым серьезнейшим видом глубокомысленно изрек: — Красавицам нет нужды спешить под венец.
