7. Бессонная ночь
Шел первый час ночи. Лампа на письменном столе освещала бледным светом комнату, отчего она приобретала странные очертания — то ли сон, то ли явь. Он прижался лбом к холодному оконному стеклу, и его взгляд заскользил вдоль Сены, которая уже не первое тысячелетие оказывалась свидетельницей людских историй. Но он ничего не видел, кроме двух жертв, занимавших его воображение, они превратились в настоящие привидения, которые не отстанут от него, пока не будет установлена истина.
С момента обнаружения тела Хлоэ Барт, что случилось всего несколько часов назад, произошло множество событий. Послание, предназначенное следователям, доказывало, что убийца хочет напрямую общаться с полицией, чтобы можно было ею манипулировать. Гипертрофированное «я», безграничная жажда признания, — картина получалась стройной и не предвещала ничего хорошего. Подобный тип не остановится, и положить конец этой резне можно будет, лишь схватив его. Он возвестил о семи днях. Какое направление следовало избрать в подобных обстоятельствах? Была ли связь между жертвами, несмотря на ее кажущееся отсутствие? Не следовало забывать и о графологической экспертизе. Кровавые буквы на зеркале могли быть написаны лишь рукой убийцы. Нико без промедления вызвал специалиста из научного отдела. Лучшим из них был Марк Вальберг. Без тени улыбки он принялся щелкать фотоаппаратом под всевозможными углами. Наморщив лоб, отчего очки на его орлином носу поехали вверх, он минут десять осматривал помещение, иногда что-то записывая в крошечном блокноте. Нико его не беспокоил — с такими асами, как Марк Вальберг, надо уметь работать. Марк не был амбициозным человеком, он просто требовал уважения к своей работе. В конце концов взгляд его живых глаз остановился на комиссаре.
— Во-первых, тот, кто написал это послание, очень хорошо знает, что делает, — заявил графолог, — во-вторых, он левша.
От неожиданности у Нико пересохло в горле. Марк любил ставить в тупик.
— Объясни.
— Писали не отрывая руки, это значит, что убийце ничего не надо было обдумывать. Отсутствие больших букв свидетельствует, что он не считает нужным менять почерк. Никаких признаков волнения: рука не дрожит, нет отрывов…
— Отрывы — это что?
— Это те места, где автор мог оторвать от поверхности свой инструмент письма. Количество отрывов говорит об искренности и уверенности или же о страхе.
— И ты уверен, что он левша?
— Левша свободнее держит запястье, ему не надо постоянно поправлять угол нажима. И последнее: трудно определить, мужчина это или женщина.
— То есть?
— У женщин буквы более округлые и с меньшим нажимом. Мужской почерк более угловатый. Здесь нет ярких отличий.
— Однако это может быть мужчина?
— Конечно. Может быть и неосознанное подражание почерку кого-нибудь из близких, в частности женщины. Понимаешь, поверхность, на которой это написано, играет против меня и не позволяет продвинуться дальше. В моем деле наибольшую важность представляет исследование самого документа, основанное на трех измерениях, и чтобы в процессе работы документ можно было поворачивать в разные стороны.
— Благодарю, Марк.
— Не за что. Это моя работа. Как обычно, держи меня в курсе.
По просьбе Нико зеркало сняли со стены и доставили в научно-исследовательский отдел. Там же около двадцати одного часа Нико встретился с профессором Вилар. На сей раз, хотя это уже вошло у них в привычку, шутить им не хотелось. Они без промедления взялись за дело, но, несмотря на решимость, их не покидало чувство тоски. Из-за физического состояния жертв и патологоанатому, и комиссару начинало казаться, что они столкнулись с воплощением зла.
— Интуиция тебя не подвела, — заявила Армель, — молочные железы принадлежат первой жертве. Это будет нетрудно подтвердить, но уже сейчас можешь считать, что это факт. Шов хороший, а материалы использованы профессиональные. Можно подумать, что тут поработал специалист.
— Выходит, он ампутировал груди у Мари-Элен Жори, чтобы переставить их на тело Хлоэ Барт, — уточнил Нико.
— И он сохранит груди мадам Барт, — подтвердила профессор Армель. — Следуя твоей логике, он их трансплантирует следующей жертве…
— Он полный отморозок!
— Мизансцена та же: связанная молодая женщина, кляп во рту, плетка, увечья, удар кинжалом. Нож прошел через жизненно важные органы, что вызвало обильное кровотечение, потом смерть. Как и в первом случае, убийца нанес ровно тридцать ударов плетью.
— Значит, это не случайность?
— Мне трудно ответить на этот вопрос.
— Можно считать это уликой. Только куда она ведет?
— А вот это, старик, уже твоя работа. И я тебе не завидую. Теперь приступим к осмотру кинжала. Я аккуратно извлекаю его из живота жертвы.
Профессор Вилар с осторожностью держала в руках, затянутых в хирургические перчатки, орудие убийства и внимательно его осматривала. Лезвие было в крови. Она тщательно всматривалась в одну деталь, замеченную на кинжале.
— Смотри-ка, кажется, он оставил нам небольшой подарок, — произнесла она мрачно.
Нико подошел ближе.
— Видишь, вот здесь, на лезвии. Здесь несколько волосков, которые аккуратно приклеены скотчем. Он дает нам след.
— Что ты об этом думаешь?
— Ничего. Надо все изучить. Я тебе сообщу, как только что-то будет.
— Ты можешь не задерживать результаты?
— Черт бы тебя взял, Нико! Ты что думаешь, я могу спокойно вернуться домой и лечь спать? Я не засну. Останусь здесь и буду все это изучать. Думаю, что и тебя ждет бессонная ночь…
— Судя по всему, да. Я буду у себя, можешь звонить когда хочешь. Может быть, она тоже была беременна?
— Выясню.
Нико ушел со спокойным сердцем: Армель считалась лучшим специалистом. На набережную Орфевр, 36, он приехал около двадцати трех часов, и майор Жоэль Терон тут же к нему присоединился. Мужчины поднялись пешком на пятый этаж. Тут Нико открыл ящичек и вынул оттуда ключ, подходивший к небольшой дверце, которая, казалось, вела на чердак. Они поднялись еще по одной, узехонькой лестнице, где Нико пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой низкий потолок. Перед ними было хранилище вещественных доказательств: крошечная комната с белыми кафельными стенами, залитыми неоновым светом. Здесь все время поддерживалась определенная температура для сохранности вещественных доказательств, которые производили гнетущее впечатление: остатки обуглившегося чемодана, служившего для перевозки расчлененного тела отца одного юного преступника, окровавленная одежда, оружие, флаконы разных размеров, чье содержимое не вызывало приятных чувств, — наверное, кровь, слюна, сперма… Нико вытащил веревку, использовавшуюся во время второго преступления, и отрезал от нее кусок, который вручил Терону.
— Проследи, чтобы сравнили оба куска. Нужно знать, один ли поставщик в первом и во втором случаях.
Нико легко перешагнул подоконник и оказался на крыше. Сделал несколько шагов, свежий воздух наполнил легкие. Под ним лежал Париж. Днем вид отсюда был восхитительный. А в этот ночной час сверкающие огоньки одели столицу как будто для выхода на сцену. Зрелище было завораживающее. Терон
